Дикий цветок - Наоми Френкель (2007)

Каждое лето пальмы сгорали, и каждую зиму дождь оживлял обугленные стволы. Весной пускали они молодые побеги и протягивали в небо ладони зеленых листьев, пока вновь не приходило лето, и опять их съедал огонь. Вечность пожара и жертвенности и вечность их возрождения – вот тайна юности пальм. И Соломон сказал Элимелеху: «Надо защищать пальмы от огня». Но Элимелех, который изучил тайные законы степи, не соглашался с Соломоном: «Борьба с огнем бесцельна, ибо вспыхивают они волей Бога, и нет у нас иного выхода, как познать Его волю в Его стране, познать и истолковать Его стремления на Его земле, которая является нашей землей».

Летними ночами спускались Элимелех и Соломон к пылающим пальмам и наблюдали за языками огня. Элимелех пристально вглядывался в горящие деревья, словно бы различая тайны, видимые лишь ему одному. Воздух в роще был раскален, и Соломон просил Элимелеха – не приближаться близко к огню. Элимелех не слушал, но языки огня не обжигали его.

Глаза его изучали ночную равнину, освещаемую пламенем. В долине после очередного кочевья остановились бедуины и ставили свои горшки и котлы на огонь разведенных ими костров, и ветер подхватывал искры, неся их к пальмам и поджигая их. И раскрывались их ладони к небу красными веерами. Небо и земля раскалывались над усиливающимся пламенем. Элимелех постукивал пальцами по коленям в ритм огня. Затем сказал: «Господи, Владыка мира, в чем согрешили мы перед тобой, что искры сжигают молодые побеги, а не падают в болотную скверну?»

Огонь свистел, и ветер носился над сгорающими пальмами. И месяц с высот следил, словно око Всевышнего, за пожаром.

В свободное время Элимелех спускался в рощу к чистому пруду. В дневные часы степь изматывала зноем бедуинов, их верблюдов, ослов и скот, и все стремились к пруду, окруженному стенами скал, куда стекала вода из расселин. Водопад прорывал плотину, и вода текла по каналу до мельницы, вращая ее жернова. Звуки вращающихся камней и насоса беспрерывно слышны были над окрестностью, и так же беспрерывно двигались к мельнице бедуины, и собранные ими не очень обильные зерновые несли на горбах верблюды, на спинах – ослы, на головах – женщины.

В пруду поил свои стада шейх Халед, глава многочисленного колена. Он был высокого роста, носил черный халат. Серебряный кинжал, украшенный дорогими камнями, был приторочен к его поясу. Белый платок – кафия – обрамлял его смуглое лицо, странным образом напоминающее землю равнины. На плоском лице резко выделялся острый нос и черные, горящие, хитрые глаза. Кожа его, высохшая на солнце, была изборождена глубокими морщинами, и весь его облик излучал мужество и властность. Халед был властелином источников и этих земель. Имущество его исчислялось множеством верблюдов, коней, ослов и скота, а также – женщин и потомков, большинство которых было мужского пола. В предвечерние часы, когда все эти стада возвращались с горных пастбищ к пруду, они проходили мимо Халеда, и он изучал пристальным и пристрастным взглядом каждую скотину в отдельности. Безмолвно, окаменев в своем величии, стоял шейх на смотре своего войска. Перед ним проходил строй верблюдов, коней, овец, козлов, женщин, юношей, до самого по-следнего осла, замыкающего колонну, больного и спотыкающегося от старости. Первенец шейха с большим почтением вел этого осла, и когда он приближался к повелителю степи, шейху Халеду, тот распластывался лицом к земле перед едва стоящим на своих четырех ногах старцем. Халед, великий шейх, каждый вечер совершал эту церемонию перед несчастным животным. Элимелех спрашивал своего друга:

«Почему ты это делаешь, йа Халед?»

«Потому что он у меня первенец, йа хаваджа Элимелех. От него пошло мое несметное богатство, и на то желание Аллаха, чтобы я отдавал ему высший почет».