Озорная леди - Холбрук Синди (1999)

К счастью, Джульет резала только веревки, вероятно по случайности не задев хозяйку. При этом она что-то непрестанно бормотала, и пару раз лезвие прошло так близко от вен на запястьях, что Чентел закрыла глаза. Наконец последний рывок – и руки Чентел оказались на свободе.

– Прекрасно, Джульет, – сказала Чентел, тут же отбирая у нее смертоносное оружие. – А теперь я хочу, чтобы ты сейчас же послала гонца в наш городской дом к мистеру Тедди, – говорила она, перерезая веревки на ногах.

– Слушаюсь, мэм. – И тут небольшая морщинка нарушила безмятежное спокойствие ее лба. – А вы разве не позавтракаете вместе с ним внизу?

Пальцы Чентел замерли на ручке ножа.

– Что, Тедди внизу?

– Да, мэм. Они приехал вчера поздно вечером.

Нож задрожал в руках Чентел. Она отбросила его в сторону и спрыгнула с постели.

– Значит, он был здесь, когда… Тоже мне защитник! Ой! – Тут она яростно запрыгала на одной ноге, дожидаясь, пока кровообращение придет в норму. – Забудь про поручение, – заявила она, устремляясь к двери, глаза ее блестели, ноздри раздувались от злости, – я сама ему все передам. Тедди! Тедди, я должна немедленно с тобой поговорить, – заявила она, распахнув дверь в малую столовую. Эта комната, отделанная в розовых, зеленых и солнечно-желтых тонах, когда-то выглядела очаровательно; стены были увешаны английскими пейзажами, а в серванте стоял сервиз из лиможского фарфора, сделанный по заказу и потому украшенный орнаментом из знаменитых роз Ковингтонов. Теперь же обветшалые обои изобиловали какофонией абсолютно не гармонирующих друг с другом картин и рисунков, собранных со всего дома, а все сколько-нибудь ценные вещи перешли в чужие руки. Чентел подошла к брату, который сидел за столом и с аппетитом поглощал то, что лежало перед ним на большом блюде.

– Доброе утро, дорогая, – произнес Тедди, прожевывая огромный кусок копченого лосося. Его водянистые карие глаза широко распахнулись в удивлении, когда он ее рассмотрел: – Сестра, ты не одета?! Это неприлично. – Замешательство отразилось на его широком веснушчатом лице. – Может быть, ты заболела?

Чентел только вздохнула при взгляде на брата, столь же непохожего на нее, сколь были различны их отцы. Очаровательный и беззаботный бездельник, ответственный за появление на свет Чентел, отдал богу душу, когда его легкая коляска столкнулась с тяжело нагруженной телегой, при этом он не только окончил свою жизнь, но и не смог установить новый рекорд на трассе Лондон – Ливерпуль. Семья на этом потеряла пятьсот фунтов стерлингов.

Отец Тедди был совсем другим. Он не интересовался ни скачками, ни сумасшедшими пари, его привлекали только карты. Он был известен своим добросердечием и потрясающим невезением во всех азартных играх. К сожалению, умом он был обделен с рождения. Смерть застала его в собственной постели: он подавился куриной косточкой. Мать Чентел, заболев тяжелой лихорадкой, вскоре последовала за ним, оставив маленького сына на попечение его единоутробной сестры, которой тогда исполнилось только семнадцать.

Мамино наследие ясно проглядывало во внешности ее детей, однако если в Чентел сохранились ее яркие краски – блестящие рыжие волосы, как на картинах Тициана, и глаза глубокого зеленого цвета, то в Тедди все было каким-то стертым и размытым: шевелюра цвета ржавчины и неопределенного оттенка глаза; к тому же свежая сливочно-белая кожа Чентел не была покрыта веснушками, столь обычными у рыжих, в то время как Тедди не избежал этой напасти. К тому же уже в юном возрасте Тедди был склонен к полноте, Чентел же это никак не угрожало.

– Тедди, сегодня ночью ко мне приходил человек в маске за черной шкатулкой, – выпалила Чентел, усаживаясь в кривоногое кресло рядом с братом.

– Черной шкатулкой? – повторил Тедди в полном недоумении.

– Да. Ты вручил ее мне на прошлой неделе!