Его понятия о нравственности были такие же, как у арабского вождя, – они, естественно, проистекали из его первобытного воспитания. Если бы Роб Рой стал оправдывать свой образ жизни, избранный им добровольно или по необходимости, – он, несомненно, считал бы себя храбрецом, которого лицеприятный закон лишает прирожденных прав и вынуждает отстаивать их вооруженной силой; таким очень удачно обрисовал его в своих вдохновенных стихах мой даровитый друг Вордсворт:

Итак, он был и мудр и смел,

С отвагой ум соединен…

В моральный принцип он возвел

Естественный закон.

Роб говорил: «Не надо книг!

Тома с законами сожги!

Они виной тому, что мы

Не братья, а враги!

Закон в границы ставит страсть,

Ведя нас ложною тропой.

Мы за такой закон идем

В ожесточенный бой!

В смятенье, в ослепленье мы

Заветов мудрых не храним…

Мне в сердце врезались они,

Я верю только им.

Те, кто живет в волнах, в лугах,

Кто режет воздух взмахом крыл,

Не знают войн, для них всегда

Мир высшим благом был.

А почему? Закон простой

Они хранят с былых времен:

Пусть тот берет, кто всех сильней,

И пусть владеет он.

Легко понятный всем урок,

Дающий всем на все ответ…

Тут для жестокости шальной

Соблазна сильным нет.

Тут своеволье не в чести,

Безумцев диких ждет беда!

Желанье мерит мерой сил

Любой из нас всегда.

Решает жизнь земных существ

Отвага, высота ума:

Так Бог решил – одним вся власть,

Другим – весь гнет ярма.

Закон, права дающий, прост,

А жизнь любая – раз мигнуть!

Чтоб защитить свои права,

Найдем кратчайший путь!»

И так он жил средь этих скал,

И в летний зной, и в зимней мгле…

Орел – властитель в облаках,

А Робин – на земле[4]

Все же не следует думать, что этот незаурядный человек, поставленный вне закона, был истинным героем, неотступно следовавшим в жизни тем нравственным воззрениям, какие прославленный бард, стоя над его могилой, приписывает ему в заботе о его добром имени. Напротив, Роб Рой, подобно многим диким вождям, по-видимому, примешивал к исповедовавшимся им принципам немало коварства и лицемерия, как убедительно показывает его поведение в гражданской войне. Отмечают также – и вполне справедливо, – что хотя учтивость и была одной из его отличительных черт, все же он нередко бывал заносчив и находились гордецы, не желавшие выносить такое обхождение; когда же дерзкий разбойник вступал с ними в ссору, он всегда выходил из нее победителем. Отсюда делали вывод, что Роб Рой был не столько героем, сколько драчуном, или, по крайней мере, что он подчас бывал, как говорится, скор на расправу. Кое-кто из стариков, хорошо знавших его, уверял, что он был сильнее в taich-tulzie, то есть в «домашних» драках, чем в смертельном бою. Однако это обвинение опровергается всем его образом жизни; скорее можно допустить, что самое его положение требовало осторожности и не позволяло вмешиваться в ссоры, когда он не мог ждать от них ничего, кроме несчастья, так как успех вооружил бы против него новых могущественных врагов в стране, где месть не считается преступлением и даже вменяется в обязанность. Способность обуздывать свои страсти в таких случаях не только не противоречила роли, поневоле принятой на себя Мак-Грегором, но была в те времена настоятельно необходима, если он не хотел слишком рано сложить свою голову.