S-T-I-K-S Змей - Старский Валерий (2017)

Суть да дело, за столом зацепились за стрелковое оружие, мол, все у русских хорошо, а вот снайперское оснащение дерьмо. Провокация чистой воды, и ведь повелись. Итальянцы тогда быстро все организовали, демонстративно две бутылки из – под шампанского за борт, с катера подняли снайперку и спеца – заранее подготовились, заразы. Бутылки, покачивающие золотыми головками, уже прилично отнесло течением. Надо сказать, стрелять с палубы – то еще искусство, качка меткости не прибавляет. Итальянский стрелок метился долго, выстрел, второй – попал. Все кричали, хлопали в ладоши, а вот и подход. Один из офицеров нагло так, с поддевкой сказал:

– Если из ваших кто – то с пяти выстрелов попадет, с нас ящик лучшего шампанского.

Адмирал снова улыбнулся, досконально все вспомнилось: тепло, чайки кричат, пахнет океаном, и слащаво – ехидные лица партнеров задевают самолюбие.

– Батин, что делать будем?

Оказалось, Батя уже подсуетился. К нему по палубе чеканным шагом подошел спецназовец со снайперской винтовкой за плечами и доложился по всей форме.

– Ладно – ладно, сынок, можешь вот ту золотоглавую подстрелить?

– Есть, – ответил лейтенант, выстрелил навскидку, без всякой подготовки, и попал. – Разрешите идти?

– Идите.

Надо было видеть, как корежило в улыбках натовских засранцев, а ящик тогда они все же выставили, хоть это по – честному…

А теперь вот личное дело на столе – Войнов Михаил Валентинович.

«Эх, Михаил… Не повезло тебе, Миша», – покачал головой Виктор Викторович и хлопнул рукой по папке.

– Добро, утверждаю.

Когда же адмирал отбыл, Батя, присев, перевел дух.

– Получилось.

* * *Красногорск, 3 ЦВКГ им. А. А. Вишневского минобороны России

Тихая звездная ночь, длинный переход между корпусами, у огромного панорамного окна с видом на заснеженные деревья и ночное небо одиноко притулилась инвалидная коляска, в ней мужчина лет тридцати. Лицо волевое, скорее суровое, с легкой щетиной, его можно было бы назвать привлекательным или даже красивым, если бы не характерная больничная бледность и неутешительное клеймо параплегии[2].

Когда маешься несколько лет по госпиталям, рано или поздно приходит время подводить итог, а он, этот итог, мягко говоря, неутешительный. Все, что ниже двенадцатого ребра, уже не при делах, окончательно и бесповоротно, и даже в высшей инстанции обжалованию не подлежит.

Пять лет, целых пять лет он терпел, не давая себе слабины. Меж операций и реабилитаций Оружейник со свойственным спецназовцу неистовством до рвотных позывов тренировал, истязал и истязал то, что двигалось и жило еще в его теле. Так или иначе, его неистовое желание встать на ноги ни к чему не привело, разве что он научился самостоятельно испражняться и еще кое – каким другим суровым хитростям спинальников.

Врачи очень хвалили и утверждали, что он уникум – за столь короткий срок столько достиг, хотя Миху похвала не очень – то бодрила, скорее даже злила.

Жизнь же за этими многострадальными стенами шла, бежала своим чередом. Теплые ливни сменялись хладными белыми мухами, и по кругу, по кругу. Сначала перестала в его палате появляться жена, следом реальная жизнь, будто кислотой, вытравила по очереди друзей и знакомых, а потом и знакомых знакомых, а родственников у Михаила и вовсе не было, какие родичи могут быть у ораниенбаумской сироты. В один из дней и телефон предал, умолк и, похоже, навсегда, будто ему безвозвратно электронный язык вырезали. Тот, кого когда – то называли Оружейником, никого не осуждал – у всех своя жизнь, и для того чтобы выжить, нужно движение, обездвиженные первыми сходят с дистанции благополучия, он же теперь тормоз, и на фиг никому не нужен в таком – то стремительном мире. Колясочник провел пальцами по влажному стеклу и тихо сказал: