Копи царя Соломона - Генри Райдер Хаггард (1991)

Уже на борту двое из вновь прибывших сразу привлекли мое внимание. Один был джентльменом лет тридцати – мне, признаться, еще ни разу не приходилось встречать мужчину такого богатырского сложения. Его красивое лицо с правильными чертами, обрамленное густой бородой, и серые, глубоко посаженные глаза излучали спокойствие и добродушие; густые волосы были цвета влажной соломы. Он чем-то напоминал древнего викинга-датчанина: глядя на этого великана, стоявшего у трапа, я представил, что если бы он немного отрастил волосы, надел стальную кольчугу, взял бы боевой топор или пиршественный кубок из турьего рога, то вполне мог бы сойти за героя давних времен. И, между прочим, странная вещь (как все-таки сказывается происхождение!): позже я узнал, что в жилах сэра Генри Куртиса – таково было его имя – действительно течет датская кровь. Вместе с тем этот человек напоминал мне кого-то еще…

Второй джентльмен, увлеченно беседовавший с сэром Генри, был слеплен совсем из другого теста. Я сразу же подумал, что он морской офицер. Не знаю почему, но моряков видно издалека. Мне приходилось с ними охотиться, и должен признать, что они чаще всего оказывались необыкновенно храбрыми и симпатичными людьми. Одно в них плохо: уж очень они любят сквернословить…

Вот я тут задавался вопросом: что такое истинный джентльмен? Отвечаю: это офицер Британского Королевского флота, хотя, конечно, и среди них иногда попадаются исключения. Причина, мне кажется, в том, что широкие морские просторы, опасность и свежие ветры выдувают всяческую скверну из их душ, делая моряков настоящими людьми.

Но возвращаюсь к своему рассказу: я и тут оказался прав. Действительно, этот человек был морским офицером.

Прослужив во флоте ее величества семнадцать лет, неожиданно и вопреки собственному желанию, в полном расцвете сил и способностей, он был переведен в резерв в чине капитана с ничтожным жалованьем. Вот что, увы, порой случается с людьми с безупречной репутацией, которые преданно служат королеве.

Фамилия джентльмена была Гуд, капитан Джон Гуд. Выглядел он довольно оригинально: темноволосый, лет тридцати пяти, коренастый, плотного телосложения, капитан был чрезвычайно опрятно одет, тщательно выбрит, вдобавок с моноклем в правом глазу. Казалось, этот монокль врос в его глазницу, так как носил он его без шнура и вынимал только затем, чтобы протереть. Как я узнал позже, Джон Гуд, ложась спать, клал монокль в карман брюк вместе с вставными челюстями, которых у него было целых два комплекта. Но не только в этом заключались его странности… хотя не стоит забегать вперед.

Близился вечер, и погода неожиданно начала портиться. Пронзительный холодный ветер задул с суши, спустился густой туман с изморосью, и все пассажиры вынуждены были покинуть палубу. Наше плоскодонное судно было недостаточно нагружено, и его сильно качало – пару раз мне почудилось, что мы вот-вот перевернемся, но, к счастью, Бог нас миловал. Уйдя с палубы, я стоял у машинного отделения, где было гораздо теплее, и развлекался тем, что поглядывал на кренометр, висевший на переборке. Стрелка его не спеша раскачивалась, отмечая угол наклона парохода, переваливавшегося с волны на волну.

– Ну и неучи! Кренометр не выверен… – раздался рядом со мной чей-то раздраженный голос.

Обернувшись, я увидел джентльмена, на которого еще раньше обратил внимание, угадав в нем морского офицера.

– Почему вы так считаете? – вежливо поинтересовался я.

– Тут и считать нечего! – нахмурившись, ответил джентльмен, когда наш пароход снова восстановил равновесие после очередного шквала. – Если бы судно действительно накренилось до того градуса, который показывает эта штуковина, мы бы перевернулись. Однако чего еще ожидать от капитанов торгового флота!