«Было объявлено о визите Гитлера. Собрались офицеры штабов армии, корпуса, дивизии и офицеры полков, вместе с ними ждал и командующий армией, генерал пехоты Буссе. Подъехала небольшая колонна из нескольких автомобилей. Из одного из них, сильно сутулясь и опираясь на трость, с трудом выбрался Гитлер. Сразу бросилось в глаза, как же сильно он постарел за последнее время. От неожиданности у нас перехватило дыхание. Неожиданным был сам визит, неожиданным оказался и его внешний вид. Никто не ожидал ничего подобного, в особенности что касалось его внешнего вида. Неужели это был тот же самый человек, которого мы когда-то давным-давно, еще до 20 июля, встречали и видели? Несмотря на безупречность строя замерших по команде «смирно» офицеров, по рядам собравшихся вполне ощутимо пронеслись испуг и сочувствие. Все собравшиеся здесь офицеры хорошо знали свое дело. Благодаря своему богатому боевому опыту, испытаниям, пережитым на Восточном фронте, и школе суровой профессии они уже давно лишились иллюзий. Они ощущали на своих плечах груз ответственности или же были настроены скептически. Они ощущали в душе противоречивые чувства недоверия и веры. <…>

Потом заговорил Гитлер. Он стоял, ссутулившись, подавшись вперед, придерживая здоровой рукой другую, свисавшую плетью. Но его поведение, его слова, его взгляд были ясными, взвешенными, пронизанными мудростью и симпатией, которые, казалось, уже вышли за рамки личной ограниченности. Никто из нас никогда не видел этого человека таким, никогда не слышал, чтобы он говорил так, как сегодня: спокойно, выдержанно, как человек, который руководит своими друзьями, уже давно выходя за границы своего материального бытия. <…>

Мы чувствовали огромную угрозу предстоящего для всего и для самого последнего, что мы должны были защитить. И мы знали также, что это было неизбежно и что речь шла о действительно самом последнем, ни больше и ни меньше. Мы знали, что то оружие, которое мы сейчас держали в руках, и те боеприпасы, которые мы получили, действительно были самыми последними из того, что имелось. Мы прекрасно понимали, что этого было совершенно недостаточно по сравнению с тем, чем располагал противник как в отношении живой силы, так и техники. Между нами и решающим часом не было ничего, что могло бы его отсрочить, – несколько дней, капризная закономерность весны, которая вернет небольшую реку Одер в ее привычные берега и тем самым откроет шлюзы судьбы. <…>

Гитлер говорил о том, о чем думали и мы сами. Он не приуменьшал грозящую нам опасность, наоборот, он откровенно говорил об уже существующей, но пока еще скрытой угрозе. Он сказал: «Здесь у вас все и решится, вы должны это знать. Вы должны получить все, что у нас еще осталось, так как я тоже знаю это. Но подумайте о том, что находится в ваших руках. – И он добавил коротко и ясно: – Речь идет о каждом дне, о каждом часе, о каждом метре. У нас есть еще кое-что, что необходимо как можно быстрее доделать, и когда мы это сделаем, то сможем повернуть судьбу. Вот в чем заключается главный смысл предстоящей битвы».

Перед картой он обсудил с командирами и с командующим позиции, обсудил вооружение, обеспечение боеприпасами, он знал о каждой значимой мелочи всего участка фронта и структуры соединений. Командир артиллеристов показал позиции, которые заняла его артиллерия. Гитлер сказал: «Расположите орудия эшелонированно. Вы же знаете артиллерийскую тактику противника. Он разобьет ваши батареи первым же массированным ударом, если вы выдвинете их вперед. Но они вам еще понадобятся, когда противник попытается ворваться в пробитую брешь».