Когда приближается праздник, люди начинают к нему готовиться. Все делают это по-разному. Вот и у Бенедикта был свой способ. В самом начале Рождественского поста, лучше прямо в первое воскресенье Адвента[1], если, конечно, погода позволяла, он клал в свою котомку побольше еды, носки на смену, две или три пары новых кожаных башмаков, примус, бидон с керосином и бутылочку спирта и отправлялся далеко в горы, где в это время года можно было повстречать лишь привычных к зимним холодам хищных птиц, лис да забытых пастухами овец, неприкаянно бродивших от одного пучка сухой травы к другому. Именно за этими заблудшими овцами и ходил Бенедикт в Адвент, иначе, оставленные там, на пустоши, они просто-напросто замерзнут насмерть или умрут от голода, и только потому, что никто не захотел или не отважился их найти и привести домой. А ведь они – живые существа из плоти и крови, он чувствовал свою ответственность за них. Им двигало исключительно желание найти их и доставить под кров целыми и невредимыми, прежде чем великий праздник придет на эту холодную землю и наполнит ее покоем, а души тех, кто не перекладывал дела на ближних и справлялся с ними сам, не жалея сил, – благодатью.

За овцами Бенедикт всегда ходил один. Впрочем, так уж и один? Спутников из рода человеческого у него действительно не было. Но его всегда сопровождала собака и обычно еще баран-вожак. Когда случилась эта история, пса его звали Лев, и, по словам Бенедикта, был он вылитый папа римский. Баран за свою стойкость и закалку получил кличку Железяка.

Эти трое были неразлучны, особенно когда отправлялись в такие экспедиции. Они знали друг друга вдоль и поперек, так глубоко могут знать лишь столь биологически разные существа, тогда знание не искажается и не затемняется тенью собственного Я, собственной крови, собственных желаний и стремлений. На самом деле в компании их было четверо. Но тонкие ноги и тяжелое тело не позволяли доброму жеребцу Факси ходить по рыхлому свежевыпавшему снегу, к тому же он едва ли смог бы преодолеть все тяготы при их скудном пайке. Бенедикт и Лев расстались с ним с грустью и печалью, хотя и уходили всего-то на неделю. Железяка принимал подобные превратности судьбы, впрочем, как и все остальное, гораздо более спокойно.

Так и отправилась троица в путь снежным зимним днем: первым шел Лев, высунув язык, несмотря на пронизывающий холод, за ним – по обыкновению, спокойный Железяка, а замыкал шествие Бенедикт, волочивший за собой лыжи. Снежный покров близ жилья был настолько тонким и легким, что не выдерживал лыжника, и тому приходилось месить ногами снег. Время от времени он спотыкался о кочки или камни, ох уж эта непролазная глушь, одно утешение, что могло быть хуже. У Льва было много собачьих дел, и он пребывал в отличном настроении. Иногда он не мог сдержать своей радости и выплескивал ее наружу, он принимался прыгать, да так, что поднимал облако снега прямо Бенедикту в лицо, вилял перед ним хвостом, ожидая ласки и похвалы. «Ты настоящий папа римский», – уверял его Бенедикт. В его устах это была самая большая похвала.

Сначала путь их лежал на хутор Край, сразу за ним кончалась обжитая земля и начинались горы. Впереди у них был целый день, поэтому они совсем не беспокоились, шли тропинками между домами и останавливались, приветствуя людей и собак. Однако от предложения зайти на чашку кофе Бенедикт, вежливо поблагодарив, отказался, не хотел застрять здесь надолго, но молока все-таки выпили все трое.

Снова и снова Бенедикту приходилось отвечать на вопросы о том, чего ждать от погоды. Люди спрашивали без задней мысли, просто было кого спросить. Случалось, потом добавляли что-то вроде: «Да, я вот что хотел сказать: Лев, он надежный проводник, найдет дорогу даже в кромешной тьме и метели». Говорили они это скорее в шутку, не отрывая глаз от земли, чтобы взгляд не задержался на бегущих по небу мрачных и грозных облаках. «Да, уж этот пес непременно найдет дорогу!»