Двор Карла IV. Сарагоса - Бенито Перес Гальдос (1893)

Как только я узнал Инезилью, я полюбил ее, но как-то странно; меня неудержимо влекло к ней, но это влечение было идеальное, возвышенное, одно из тех, которые овладевают лучшей частью нашего существа. Я считал ее первой женщиной в мире, но в то же время находил возможным любить других. Я считал ее недоступной земным страстям, несмотря на то, что она была простая портниха.

Третьим членом этой семьи был патер Челестино Сантос дель Мальвар, брат покойного мужа доньи Хуаны и, следовательно, дядя Инезильи. Этот добродушный и доверчивый патер был самым несчастным человеком, так как не имел прихода. Он превосходно знал богослужение и латинский язык, но вечно сидел без места. Он писал воспоминания о министре двора Карла IV, князе Годое, с которым провел свое детство в одном городе.

Когда Годой вступил в управление министерством, он обещал ему приход, но с тех пор прошло уже четырнадцать лет, а Челестино дель Мальвар все ожидал исполнения обещания. Каждый раз, когда его спрашивали об этом, он отвечал:

– На будущей неделе я получу назначение, мне сказал это секретарь министерства.

Таким образом прошло четырнадцать лет, а будущая неделя все не наступала.

Каждый раз, как моя госпожа посылала меня сюда, я засиживался часами в этой милой семье. Донья Хуана с дочерью вечно сидели за шитьем, а патер Челестино играл на флейте, или писал латинские стихи, или составлял свои интереснейшие, по его мнению, воспоминания.

Наши разговоры всегда были оживленны. Я рассказывал им о моей жизни и о безумных проектах будущего. Мы искренне, но безобидно смеялись над доверчивостью патера Челестино, когда он с торжествующим видом входил в комнату и, положив шляпу на стул, говорил, усаживаясь подле нас:

– Ну, теперь уже решено: на будущей неделе я получаю место. Мне сказали, что были некоторые затруднения, но теперь они, слава Богу, устранены. На будущей неделе у меня будет приход.

Один раз я сказал ему:

– Мне кажется, дон Челестино, что вы не умеете подольститься…

– Что значит подольститься? – спросил он меня.

– Видите ли… Все говорят, что надо уметь вести дело, что надо заводить дружеские отношения с полезными людьми… Словом, делать то, что делали многие, для того чтобы достичь высоких степеней…

– Ах, Габриэль! – заметила донья Хуана. – Кто это вбил тебе в голову такое честолюбие! Ты, кажется, спишь и видишь себя при дворе, в блестящих эполетах и расшитом золотом мундире.

– Совершенно верно, дорогая сеньора, – сказал я, улыбаясь и взглянув на Инезилью, с которой мы не раз вели такие разговоры. – Так как у меня нет ни отца, ни матери, которые позаботились бы обо мне, то я должен сам подумать о моем будущем. Ведь есть же люди, которые личной энергией достигли очень многого!

– Ты далеко пойдешь, Габриэль, – серьезно произнес дон Челестино, – я не удивлюсь, если со временем из тебя выйдет гранд. Тогда ты уж не захочешь с нами и слова сказать и не придешь к нам. Но тебе необходимо изучить латинских классиков, без них трудно жить на свете; кроме того, я посоветовал бы тебе учиться играть на флейте; музыка облагораживает душу и смягчает нравы. Ты можешь взять в пример хоть меня. Если б я не знал латинского языка и не умел играть на флейте, то вряд ли я достиг бы чего-либо в жизни.

– Я буду иметь это в виду, – ответил я, – тем более что всем известно, каким способом добился своего высокого положения князь Годой, самый могущественный человек в Испании после короля.

– Это клевета! – воскликнул патер. – Мой земляк, друг и покровитель князь Годой обязан своим возвышением блестящему образованию и выдающимся способностям. Это только темный народ может говорить, что он выдвинулся благодаря своей искусной игре на гитаре.

– Как бы то ни было, – прибавил я, – но очевидно то, что он при своем невысоком происхождении достиг всего, чегоо только можно достичь…

– А ты, наверное, мечтаешь стать еще выше его? – засмеялась донья Хуана.