– Я в Париже только с сегодняшнего дня.

– Умоляю вас, не теряйтесь в догадках. Примите добрый совет, хотя он и исходит от нищего. Еще раз прошу вас, не входите в эту трущобу: она может принести вам лишь одно несчастье, что она и сделает всем тем, которые туда покажутся.

– Вот как! Но если ты имеешь такие хорошие сведения, то ты должен знать, что я иду туда только для развлечения…

– Да, – пробормотал нищий мрачным голосом; – но есть лица, которые отправляются туда искать нечто другое.

– Ты меня выводишь наконец из терпения, разве ты шпион, назначенный для того, чтоб ходить по моим пятам? Воображаешь ли ты, что я это потерплю?

– За вами следить? Зачем это!..

– Это правда. Но тогда?..

– Слушайте, ваше благородие, так как вам непременно нужны объяснения, то почему вы не начнете с самого естественного: вас сейчас было трое, вы одни подали мне милостыню, несмотря на грубое обхождение со мною ваших товарищей. Благодеяние никогда не пропадает даром, и я предлагаю вам услугу за ваше подаяние; я снова клянусь вам, хотя вы и не можете этого оценить, что мой совет умен!

– Хорошо! но это мне не объясняет еще, откуда ты знаешь мое имя?

– Ба! разве мы, при нашем ремесле нищенства и бродяжничества, не всех знаем?

Молодой человек покачал головой, мало удовлетворившись ответом.

– Наконец, зачем же ты упорствуешь, пытаясь твоей самовольной властью, преградить мне вход в это жилище.

– Потому что, – отвечал нищий, понижая все более голос и бросая украдкой взгляд вокруг себя, – потому что это притон ядов и отравителей!

– Г-м… – сказал моряк, честный и выразительный взгляд которого с невольным отвращением направился на черную дверь. – Сюда, следовательно, входят не из одного любопытства и развлечения, как я с друзьями, чтоб погадать только о судьбе, или желая расстроить чью-нибудь свадьбу?

– Если б только для этого, то я, желающий вам добра, – более добра, нежели вы, быть может, думаете! – бросился ли бы я так смело поперек вашей дороги? Нет, ваше благородие, место это роковое, скверное… поверьте моему слову, Уголовный Суд кончит тем, что в один прекрасный день предаст его пламени вместе со всеми его жильцами.

– О! о! ты говоришь с уверенностью… А мои друзья, попавшие в этот вертеп… Я сейчас их оттуда уведу.

– Тише!..

– Что там еще?

Нищий, окончательно хромавший только в свое время, быстро взял свои костыли в одну руку и, притянув молодого человека под навес в угол соседнего дома, сказал:

– Смотрите и пользуйтесь!..

Ален Кётлогон, – это было действительно его имя, как он и признался в том, – позволил отвести себя и сообразовался с его указаниями, испытывая на себе, не отдавая сам себе в том отчета, вследствие самих обстоятельств и полной неожиданности влияние этого странного проводника.

Черная дубовая дверь снова отворилась, но оттуда вышли не Генрих с Шарлем, а какая-то женщина.

Она была совершенно закутана в длинную мантию, капюшон которой спадал очень низко на её лоб и имел, вероятно, целью защищать её не от одного только холода.

Ее провожал мужчина, с которым она обменялась последними словами.

– Вы можете идти спокойно, – сказал он, останавливаясь на верху ступеней, – место пусто и безопасно!..

– Это меня не беспокоит, – отвечала она тихим голосом, но обнаружившим сильное волнение, – а беспокоит меня то, что я уношу с собою!..

– Повторяю вам, что это неминуемо… безошибочно!.

Этим и кончилось. Дверь затворилась, а дама быстрым шагом перешла всю ширину перекрестка и, вошла в одну из соседних маленьких улиц, где ей стоило наложить только руку на замок двери одного из соседних домов, как дверь этого дома открылась. Оба наблюдателя ясно увидали эту уловку из своей засады. Полнолуние прекрасно им помогло.

– Что все это означает, и кто такая может быть эта женщина? – спросил молодой моряк.