Нет, сударь, не в пылу борьбы у меня появился свой взгляд на запретительную доктрину. У меня сначала появился такой взгляд, а потом уже я вступил в борьбу3. Поверьте мне, что некоторое расширение внешней торговли дает тоже некоторый, но не более того, результат, которым, разумеется, не следует пренебрегать, однако не это было моим определяющим мотивом. Я думал и до сих пор полагаю, что проблема собственности завязана в этом вопросе. Я думал и до сих пор полагаю, что наш таможенный тариф, принятый по вполне определенным соображениям и защищаемый вполне определенными аргументами, пробил в самом принципе собственности брешь, сквозь которую угрожает пролезть все остальное наше законодательство.

С учетом нынешнего состояния умов мне представляется, что коммунизм, который, должен я сказать ради справедливости и правды, не сознает ни самого себя, ни своего значения, скоро захлестнет нас с головой. Мне кажется, что именно этот коммунизм (а коммунизмов существует несколько видов) вполне логично лег в основу протекционистской аргументации и продиктовал ей выводы. Так что как раз на этой почве, как мне думается, нужно и полезно бороться против него. Пока коммунизм оставался вооруженным софизмами комитета Мимереля, не было надежды одолеть его, ибо он господствовал в общественном сознании. Но потом мы собирались в Бордо, Париже, Марселе, Лионе и основали Ассоциацию свободного обмена. Свобода торговли сама по себе есть для людей ценнейшее благо. Но если бы мы имели в виду только ее, мы бы и назвали нашу организацию «Ассоциацией за свободу торговли» или, еще политичнее, «Ассоциацией за постепенное реформирование тарифов». Однако словосочетание «свободный обмен» предполагает свободное распоряжение плодами собственного труда, или, иначе говоря, предполагает наличие собственности, потому-то мы и предпочли наше название4. Разумеется мы знали, что такое словосочетание создаст нам немало трудностей. Оно ведь утверждает некий принцип, а значит, делает нашими противниками всех приверженцев противоположного принципа. Больше того, наш принцип очень не нравился людям, которые, казалось бы, предрасположены идти вместе с нами, то есть купцам, которых больше заботила задача реформировать таможню, нежели бороться с коммунизмом и одержать над ним победу. Симпатизируя нашим взглядам, Гавр все-таки отказался встать под наше знамя. Отовсюду мне говорят: «Мы лучше добьемся некоторого смягчения нашего тарифа и не будем выдвигать на передний план какие-то абсолютные претензии». Я отвечаю: если вы ограничиваетесь только этим, действуйте через ваши торговые палаты. Мне говорят еще: «Слова «свободный обмен» пугают людей и отдаляют наш успех». Что ж, это верно, но я извлек из самого страха перед этими словами мой сильнейший аргумент в пользу их признания и следования им. Чем больше они пугают, рассуждал я, тем больше это доказывает, что понятие собственности выветривается из умов. Запретительная доктрина извратила идеи, а ложные идеи породили протекцию. Случайно добиться от министра не менее случайного улучшения дел с тарифами – это слегка подправить следствие, но не искоренить причину. Поэтому я отстаиваю выражение «свободный обмен» не вопреки, а ввиду преград, которые оно чинит и будет чинить нам. Само наличие этих преград, раскрывая, так сказать, заболевание умов, служит веским доказательством того, что под угрозой оказались основы социального порядка.

Конечно, недостаточно заявить о нашей цели, используя одно или пару слов. Необходимо дать ясное определение самой цели. Мы так и поступили, и я воспроизведу сейчас, себе в поддержку, первый наш акт, то есть манифест нашей ассоциации:

«Собравшись вместе ради защиты великого дела, мы, нижеподписавшиеся, чувствуем необходимость высказать свои убеждения, рамки и средства ее достижения, поведать о самом духе нашей ассоциации.