Сначала я убедил себя, что все началось из-за того, что девочки в пятом математическом классе были, как бы это сказать, математически озабочены. Проще выразиться так, чем признать, каким идиотом я стал – чувствительным и сбитым с толку. Как раз об этом нас предупреждали на курсах по преподаванию. Там даже был дурацкий модуль на эту тему под названием «Будь в курсе» или как-то так. Теперь же, вспоминая о нем, я думаю, что его лучше было бы назвать «Да проснись же ты, черт тебя подери!».

Хотя было лишь начало осени, садист в форме истопника, которого некоторые люди называли не иначе как школьным гробокопателем, почему-то решил раскочегарить древнюю отопительную систему Хэдли Холл до максимума, создав в школе особый микроклимат, которому позавидовали бы даже в Тихуане. Поэтому в тот день к длинному списку оправданий неадекватного поведения моих учеников можно было добавить тепловой удар. Но меня это не тревожит. Мой престарелый предшественник вылетел с работы за слишком большую любовь к творческим подходам, поэтому моей задачей было все исправить.

Я был этому рад. Я любил вызовы и чувствовал себя бодро. Я был готов помочь классу получить отличные аттестаты зрелости и доказать остальным учителям, что сердитый мужчина среднего возраста с любовью к цветастому трикотажу тоже может быть хорошим учителем.

Я прекрасно понимал, что мое предпочтение одеваться на работу, как на рок-концерт, заставляло моих сверстников морщить носы. У меня были длинные темные волосы, я редко брился и никогда не заправлял рубашку в штаны. Иногда я надевал под брюки (никаких джинсов) ковбойские сапоги, что вызывало определенный ажиотаж и разговоры. Я считал, что таким образом делал им одолжение, подбрасывал тему для сплетен. Если бы не я, они бы только и обсуждали, что падающую посещаемость репетиций хора в шестом классе и немецкую школьницу, приехавшую к нам по обмену и пойманную на торговле травкой в то время, когда она должна была играть в лапту.

Несмотря на мою тягу к тяжелому труду, я явно ленился. Слишком сосредоточился на одной теме. Занимался оценками учеников, но не их поведением.

Кто-то плакал. Я это понял, когда дописывал на доске систему уравнений. Сначала меня это немного напрягло. Мы как раз занимались по программе, которая должна была закончиться экзаменами на аттестат зрелости, поэтому этот урок был очень важен.

«Ну почему нельзя взять себя в руки и успокоиться?»

Я повернулся и поискал глазами источник звука. Он находился в конце класса, где сидели ведьмы. Так я их называл про себя. Я, конечно, не собирался рассказывать об этом, сидя в учительской с чашечкой кофе и булочкой с маком. За год работы в Хэдли Холл я понял, что можно критиковать дурное поведение учеников, их пирсинг или неиспользованный потенциал, но нельзя над ними смеяться. По всей видимости, это было табу – так же, как нельзя было упоминать месячные, гормоны или обсуждать ноги школьниц.

Плачущая девочка не была одной из ведьм. Я так и знал. Она пришла к нам в школу всего несколько недель назад, и я со стыдом понял, что не могу вспомнить, как ее зовут.

– Не отвлекайтесь! – рявкнул я на остальных учеников, которые начали таращиться на плачущую девочку.

Ведьмы послушно потупились. Этот дешевый фокус должен был продемонстрировать их послушание и то, что они не имеют никакого отношения к бедняжке. Ничего нового, этот трюк давно известен всем. Я сам так поступал всего несколько лет назад и по опыту могу сказать, что он не работает.

– Что происходит?

Ведьмы начали шептаться между собой. Девочка покачала головой.

В этот момент я заметил пучок золотисто-каштановых волос на парте у нее за спиной. Одна из ведьм слишком поздно попыталась смахнуть его на пол. Я опустил взгляд на паркетный пол, где тоже лежали волосы. Добрых двадцать сантиметров волос, собранных в хвост, были срезаны длинными ножницами.