Раскрыв папку, она принялась читать, и с каждым новым предложением ее все сильнее и сильнее охватывала тревога и ужас. Полицейские протоколы, заключения психиатров и фото – о, господи, фото с места происшествия – повсюду кровь и кишки… Что чувствовали эти люди, умирая? Что думали? Скорее всего, они понятия не имели, что с ними происходит, а девочка – господи всевышний, девочка, съежившаяся в комок в позе зародыша в углу комнаты… Поразительно, что она цела и невредима!

– В эту самую минуту, пока мы с вами разговариваем, – сказало странное существо, только что ворвавшееся в жизнь доктора Рао неизвестно откуда, – малышка Тильди находится в маленькой темной камере. Изолирована, ни с кем не говорит, боится всего, включая – стоит особо отметить – саму себя. Живое наглядное пособие «девочка в состоянии посттравматического стресса». Контактов с людьми не имеет, так как ни один человек не хочет приближаться к ней – из опасений кончить так же, как ее отец и мать. Так не должно жить ни одно живое существо – тем более ребенок. И мы с вами, доктор Рао, – незнакомец продемонстрировал то, что заменяло в его широкой пасти зубы, – оба понимаем, что должны подумать о детях.

Я была ребенком.

Порой вводила саму себя в заблуждение, думая, будто я взрослая. Взрослая Китти Прайд… В это нетрудно было поверить среди детей в той, «нормальной» школе. Эти-то вели себя будто совсем недоразвитые. Особенно в тот день, когда все они сговорились, и, куда бы я ни повернулась, приветствовали меня: «Хелло, Китти!» – здорово выводящими из себя гнусавыми голосами. И на всех вокруг – девчонках, мальчишках, спортсменах, чирлидерах, нердах, на всех – красовались футболки «Хелло, Китти» с этой идиотской бело-розовой кошкой. А когда я открыла свой шкафчик – уж не знаю, как им удалось его вскрыть, – наружу высыпалась чуть ли не сотня кукол «Хелло, Китти»! Как я смутилась, как разозлилась, как глупо себя почувствовала! В тот миг я ненавидела и собственное имя, и свои дурацкие волосы, и вообще всё, всех и каждого.

И тогда я ушла оттуда.

И пришла сюда.

И с тех пор так сильно изменилась…

Но этот дом ничуть не изменился. Здесь все осталось как было.

Такси уехало, а я осталась стоять перед зданием, так долго служившим мне домом. Это была не просто школа. Здесь был мой рай, мое спасение.

Дом выглядит точно так же, как и прежде.

Если честно, я не понимаю, как такое возможно. Сколько раз рушился этот дом? Больше, чем надежды фанов «Чикаго Кьюбс» в конце сезона. И все же вот он – точно такой же, каким запомнился мне с первого раза. Ни единого выщербленного кирпича, ни одной бреши в крыше, ни одной трещины в оконных стеклах.

Конечно, профессор всякий раз воссоздавал его заново во всех деталях – чтобы обеспечить всем и каждому ощущение стабильности и преемственности.

Как будто ничего не изменилось…

Стою футах в десяти от того самого места, где видела профессора Ксавье в последний – в этом я была уверена – раз. Я тогда выглядела просто фантастически – в желтом костюме, и эти дурацкие волосы наконец-то – наконец-то! – выпрямлены, ненавистные кудряшки исчезли давным-давно. Профессор Икс, восседавший в кресле-каталке, смотрел на меня со смесью гордости и ностальгии… Как сейчас вижу его – он говорит, что может отправить мою мебель куда я захочу, или обратно в Дирфилд, домой. А я стою перед ним со сплетенными пальцами, точно взрослая дочь, отправляющаяся покорять большой мир, и говорю:

– Нет. Пусть останется здесь. Я буду навещать вас всякий раз, как выпадет возможность.

Врунишка-врунишка – в огне штанишки… В жизни я столько врала, что штаны на мне до сих пор должны гореть синим пламенем.