Он вглядывался в глаза Брианны, широко распахнутые, но по-прежнему слегка насмешливые, и крепко стиснул ее запястье. Брианна высокая и сильная, но ее кости казались Роджеру изящными, почти хрупкими. Он вдруг как наяву увидел их – высокие, широкие скулы, округлый череп, длинные белые зубы… И Роджер грубо притянул Брианну к себе, а затем поцеловал, столкнувшись с ее зубами своими, чтобы ощутить их, и плевать, если это причинит боль.

На Брианне была лишь нижняя рубашка, но Роджер не потрудился ее снять, а лишь задрал выше бедер, толкнув жену на постель. Брианна выставила руки, однако он успел вжать их в простыни, а потом навалился на нее всем весом, вдавливая, двигаясь на ней, ища уверенности в той тонкой плоти, что отделяла их кости друг от друга.

Они не издавали ни звука, краем сознания помня о спящем ребенке. И все же в какой-то момент тело Брианны ответило ему глубоким и поразительным способом, который был сильнее всяких слов.

«Я серьезно», – тихо повторил Роджер, прижимаясь губами к ее спутанным волосам.

Он лежал на ней, обнимая, не позволяя ей двигаться. Брианна дернулась, и Роджер сжал ее сильнее. Брианна вздохнула и, шевельнувшись, мягко вонзила зубы чуть ниже его ключицы. Роджер, выдохнув, невольно выпустил Брианну из рук.

«Знаю, – ответила она и прижала его к себе уже свободными руками. – Я тоже».

– Этого ты хотела? – шепнул он сейчас едва слышно, чтобы не разбудить. Ее тело излучало спокойное тепло; она крепко спала.

Чего же она хотела? Ее завели грубые ласки? Или же она ощутила силу скрытого за ними отчаянного желания уберечь ее от опасности?

Если дело все же в грубости… Роджер сглотнул, стиснув кулаки при мысли о Стивене Боннете. Брианна никогда не рассказывала, что произошло между ней и Боннетом, а для Роджера было немыслимым задать вопрос о подобном. И еще более немыслимо – подозревать, что в том насилии нечто могло ее постыдным образом возбудить. Но все же она действительно заметно возбуждалась в тех редких случаях, когда Роджер брал ее резко, без привычной нежности.

Теперь ему стало не до молитв.

Роджер вновь чувствовал, что увяз в аду среди рододендронов, в лабиринте из переплетенных влажных корней и свисающей листвы, которые будут везде, куда бы он ни свернул. Сумрачные переходы давали надежду на спасение, однако вели лишь к новым поворотам и сильнее запутывали.

Мы с тобой не встретимся вновь на прекрасных берегах Лох-Ломонда…

Кожу покалывало, а мышцы ног подергивались от закипевшей в нем беспокойной энергии. Мимо прозвенел комар, но Роджер промахнулся. Не в силах лежать на месте, он тихонько выскользнул из постели и сделал несколько приседаний, чтобы размять сведенные напряжением мышцы.

Потом стал отжиматься от пола, беззвучно ведя счет. Раз. Два. Три. Четыре. Он сосредоточился на растущем жжении в груди и плечах, на монотонном счете. Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…

Наконец, когда мышцы задрожали от усталости, Роджер встал, отвел край шкуры от окна и постоял перед ним, обнаженный, впуская влажный ночной воздух. Может, он впустил еще и других комаров… а может, выпустил того единственного.

Лес серебрился в свете луны, в его самой глубине виднелся слабый огонек костра – лагерь ополчения. Люди прибывали в течение всего дня, на мулах или косматых лошадках, с лежащими поверх свернутых одеял мушкетами. Роджер уловил звук голосов и смеха – их принес ветерок. По крайней мере, он бодрствовал не один, и эта мысль его успокоила.

У края большого дома загорелся более яркий свет – фонарь. Приближались две фигуры, одна высокая, другая пониже.

Мужчина что-то вопросительно пробурчал, и Роджер узнал Джейми. Слов он, впрочем, не разобрал.

– Нет, – ответил голос Клэр, когда они подошли ближе, и она взмахнула руками. – Я грязная после посадки и пойду мыться. А ты ложись спать.