– Между прочим, – он начал активно ласкать свой возбужденный член, создавая тем самым характерный звук, который она не могла не услышать, – я тут лежу, поглаживая свой член и думая о том, что буду делать с тобой. Я и впредь буду вести с тобой подобные крайне неприличные разговоры с одной целью – чтобы ты потеряла голову и согласилась выполнять все мои желания.

– Прекрати. – Голос Сесили звучал не требовательно, как ей, вне всякого сомнения, хотелось, а почти умоляюще.

– Ни за что. – Зато в голосе Шейна уверенности было, хоть отбавляй. Одновременно в его воображении возникали десятки, сотни картин, волнующих, соблазнительных и очень сексуальных.

– Какой же ты противный. – Ее мягкий и тягучий голос был переполнен чувственностью.

Шейн рассмеялся:

– Спокойной ночи, Сесили.

На следующее утро Сесили спустилась на кухню, стараясь держаться как можно увереннее.

Шейн не должен был узнать, чем она занималась вчера ночью. У него не было никаких доказательств. Он был прав в своих смелых догадках, но будет лучше, если он никогда не узнает об этом.

Она пыталась побороть в себе проснувшуюся страсть, но это было выше ее сил.

Что было причиной ее слабости? Вернее кто? Уж, конечно, не она. Всему виной был он, он один.

Его голос. То, как он говорил. И то безумие, охватившее их обоих на кухне. А еще его откровенное признание о том, что он делал в своей спальне.

У Сесили не было выхода.

Минут двадцать она пыталась заснуть. Все было напрасно. Натянув до подбородка одеяло, она вспоминала имена американских президентов в той последовательности, в которой они приходили к власти. Однако строгие и мужественные лица Джорджа Вашингтона и Эндрю Джексона не могли остудить жар внутри ее тела.

После того как плачевно провалилась затея с президентами, она сделала попытку рационально объяснить происшедшее с ней. Потом пришла очередь уверений самой себя в том, что Шейн ни о чем не узнает. У него были одни лишь догадки и подозрения, но знать наверняка он никак не мог.

Сесили умела владеть собой и скрывать свои эмоции. В политике без этого умения делать было нечего.

Но как она ни старалась, природа взяла свое. Она перестала сопротивляться подступающему оргазму, не потому что она была такой порочной, а потому что ее возбуждение никак не угасало, кожа горела так, словно ее жгли огнем.

Каждое движение казалось ей мучительным, она напрягала бедра, то сжимая их, то раздвигая. Когда же желанная цель была достигнута, и сексуальное возбуждение сделалось максимальным, то это длилось полминуты, если не больше. Сила и острота ее чувств были столь велики, что она закусила нижнюю губы, чтобы сдержать стоны, рвавшиеся из груди. Но на этом все не закончилось. Волна наслаждения спала, но не затухла, а опять взметнулась вверх, потом пошла на убыль, чтобы затем, снова поднявшись, заставить ее тело содрогаться от сладострастия. Мокрая от пота, Сесили прерывисто дышала, ловя ртом воздух и наблюдая за тем, как постепенно гаснет внутри нее жар наслаждения. Как только она пришла в себя, ее первая мысль была о нем. Неужели Шейн знал, что она испытывает? В этот миг она почувствовала себя совершенно потерявшей голову, распутной женщиной.

Впрочем, это никак не укладывалось в ее сознании. Разве такое могло быть с ней?!

Теперь при дневном свете, разговаривая с Шейном, Сесили не должна была выдать себя – главное, чтобы он ни о чем не догадался.

Она глубоко вздохнула. Ну, будь, что будет.

Прежнее хладнокровие вернулось к Сесили. Она была полна решимости и приготовилась отвергнуть любые его намеки, какими бы прозрачными они ни были. С этим пора было кончать и приступать к подготовке своей предвыборной кампании.