У Эдмунда защемило сердце, и он жестко отрезал:

– Нет!

Она удивленно вскинула брови, но он, не давая ей возможности задать вопрос, быстро сменил тему:

– Как ты вообще здесь оказалась? Почему приехала одна, без сопровождения кузена или матушки?

– Как и почему? – Она придвинулась к спинке оттоманки, так что чернильное платье слилось с темной обивкой и остался виден только бледный овал ее лица. – Матушка осталась в деревне, а я приехала на несколько недель погостить у Хавьера и Луизы. Все было хорошо, но сегодня я получила ужасные известия.

«Я тоже», – подумал Киркпатрик и вежливо осведомился:

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, и никто не может. Ты, наверное, знаешь, что Хавьер много лет откладывал деньги, но не оформлял никаких бумаг, просто обещал, что у меня в двадцать один год будет собственный капитал. Мой день рождения уже прошел, и Хавьер поначалу ничего не говорил, а сегодня сообщил, что я недостойна доверия и отложенные деньги станут моим приданым.

Джейн горько усмехнулась и продолжила:

– Он прочел мне целую лекцию об ответственности, надежности и достоинстве. Можно подумать, что сам безгрешен и чист как слеза младенца. Просто в голове не укладывается. Его, видите ли, тревожит, что я могу бросить тень на его драгоценную безупречную репутацию. Давно ли она стала такой безупречной, хотелось бы знать?

Эдмунд с трудом понимал, о чем речь. Последнее время его терзала бессонница, и дни казались невыносимо длинными и утомительными. Он приехал на этот бал только потому, что дал слово леди Шерингбрук, матери карточного шулера. Собственный сын обманывал ее на каждом шагу, но Эдмунд не мог пренебречь своим обещанием даже в такой кошмарный день, как сегодня.

Он потер виски и попытался вникнуть в слова Джейн.

– Никаких денег сейчас. Только в приданое после замужества. Понятно. Ты пришла сюда, чтобы за карточным столом обеспечить себе безбедное существование.

Она пожала плечами.

– А что такого? Если выглядишь богатой дамой и среди партнеров нет знакомых, все с легкостью идут на повышение ставок. Я уже и раньше так делала.

– Что это значит? – опешил Эдмунд. – Прошу тебя, не надо так шутить.

– А я и не шучу. Пусть не здесь, но в других местах все получалось, так что мне удалось скопить необходимую сумму для сегодняшней большой игры, будь она трижды проклята.

Она вздрогнула, словно от испуга. Эдмунд знал Джейн Тиндалл много лет, но не мог припомнить, чтобы она когда-нибудь чего-нибудь боялась, и это его не на шутку встревожило.

– Сколько ты проиграла?

Ответа не было, и он повторил:

– Сколько, Джейн? Уж если теперь для всех я твой жених, мне нужно быть в курсе.

Она твердо посмотрела ему прямо в глаза:

– Десять тысяч фунтов – ровно столько, сколько Хавьер выделил мне на приданое.

Эдмунд оцепенел: десять тысяч фунтов! А ведь он пообещал Шерингбруку выплатить долг по первому требованию.

Для Хавьера, назначившего Джейн такое приданое, эта сумма не столь велика: за год он получал (и тратил!) гораздо больше, – но владения Эдмунда приносили куда более скромный доход. Корнуолл – суровый край, там каждый пенни добывается потом и кровью рудокопов и тружеников-фермеров. Эдмунду приходилось очень тщательно следить за своими финансами, чтобы содержать дом в Лондоне и обеспечивать всем необходимым тех, кто оставался в корнуоллском имении.

До сих пор он не испытывал недостатка в деньгах, однако, чтобы раздобыть десять тысяч фунтов, придется собрать всю наличность и продать ценные бумаги. Это весьма ощутимый урон, но тут уж ничего не поделаешь.

Разве только…

– Как только я признаюсь в своих грехах, Хавьер запрет меня в клетке, – сообщила Джейн. – Даже если продавать билеты желающим посмотреть на сумасшедшую, я смогу расплатиться с тобой лет через пятьдесят-шестьдесят.