– Не пойдете? А почему?

– Мы едва знакомы с графиней. Да и суаре начинается так поздно, боюсь, мне подобное уже не по силам.

Личико Сьюзен мучительно исказилось.

– Но ведь…

– Что ты хочешь спросить, моя дорогая?

– Я только подумала, что нас тоже… могли бы упомянуть в приглашении.

– Однако не упомянули.

– Пожалуйста, не заставляйте меня упрашивать! Ведь мы же с Оливером живем с вами в одном доме! И тоже хотим попасть в общество! Неужели так невероятно тяжело попросить за нас?

– Ты говоришь так, словно мы непременно пойдем туда.

– Отец наверняка решит, что вы должны это сделать, – раскрыла свои карты Сьюзен.

Это был существенный аргумент. Анна и сама понимала, что Джеймс не позволит жене отказаться, а невестка будет досаждать ей, пока не добьется своего. Спокойствие в доме дороже всего, а сопротивление в любом случае бесполезно.

Рассудив так, Анна в тот же вечер села за письменный стол, взяла перо и написала леди Брокенхёрст ответ, в самых вежливых выражениях попросив, чтобы их сыну Оливеру и его жене Сьюзен тоже было дозволено присутствовать на этом вечере. Запечатывая конверт воском, Анна уже знала, что ее просьбу расценят как дерзкую и, возможно, бестактную, но знала она также и то, что леди Брокенхёрст не откажет.

Но чего Анна не ожидала, так это ответного письма. Получив его, она уронила листок. Ее сердце билось так стремительно, что она едва могла дышать. Пришлось снова перечитать. В конверте, вместе с еще одним пригласительным билетом, на имя мистера и миссис Оливер Тренчард, лежала записка, в которой было коротко сказано:

Я пригласила к нам Чарльза Поупа.

4. Прием на Белгрейв-сквер

Было уже почти десять часов. У Анны Тренчард дрожали руки, а живот от тревоги скрутило в узел. Она глядела на себя в зеркало, мысленно заставляя Эллис, которая возилась с прической, поторопиться. Итак, последние завершающие штрихи, и сейчас все будет готово. На Анне была надета диадема, и несколько шпилек кололи голову. Можно не сомневаться, вечер еще не кончится, как она заработает себе головную боль.

Анна бросила взгляд на позолоченные часы, стоявшие на камине. Циферблат поддерживали два мрачноватого вида херувима. В экипаже до Белгрейв-сквер было меньше пяти минут езды. Невежливо будет приехать намного раньше назначенного времени, но она не могла больше ждать.

Анна сама на себя удивлялась: прежде она редко испытывала воодушевление от выхода в свет. Но, с другой стороны, часто ли случаются такие события: она ведь целых двадцать пять лет ждала встречи с собственным внуком.

Правду ли говорило письмо леди Брокенхёрст? Анна не могла заставить себя до конца поверить.

«Каков, интересно, мальчик собой?» – думала она, поправляя алмазное collier de chien[17]. Раньше у Чарльза были светло-голубые глаза, совсем как у Софии, но ведь все младенцы рождаются голубоглазыми, так что, вполне вероятно, цвет изменился. Анна помнила его запах, теплый, нежный, молочный, и его пухлые маленькие ножки, и коленки с ямочками, и крепкую хватку крошечной ручонки. Помнила все эмоции, которые пережила много лет назад: и обиду на то, что он лишил ее дочери, и невозможную, терзающую душу грусть, когда младенца забрали. Как одно маленькое, беспомощное человеческое существо может вызывать такие чувства? Анна взяла на руки Агнессу, которая сидела у ног хозяйки. Ее искренняя, безусловная любовь согревала душу – или, может быть, такса проявляла верность лишь в силу необходимости, понимая, что иначе останется без еды? Чувствуя вину за то, что усомнилась в преданности собаки, Анна поцеловала ее в нос.

– Готова? – спросил Джеймс, просунув в дверь лысеющую голову. – Сьюзен и Оливер уже ждут в холле.