Не успел я это сказать, как переднюю часть амфитеатра окружили два ряда жрецов в одеяниях цвета бычьей крови. Они встали у золотого трона, и их голоса вплелись в траурное пение знатных минойцев.

Неожиданно все звуки смолкли, и наступила тяжелая тишина, еще более угнетающая, чем пение. Все опустились на колени и прижались лбом к мраморным плитам.

Я предвидел появление Верховного Миноса и внимательно наблюдал за троном в ожидании еще какого-нибудь театрального чуда. Но даже меня он застал врасплох.

Только что трон был пуст, а в следующее мгновение на нем сидел минойский монарх, и рядом с ним худая, похожая на скелет его мать.

Она была во вдовьем траурном платье, темном и отталкивающем. А он, великолепный в полном наряде, возвышался над подданными и словно заполнял всю пещеру своим присутствием. Его доспехи и отвратительная бычья маска, изготовленные из благородных металлов, отбрасывали яркие блики.

Воинственная музыка спрятанного где-то оркестра наполнила всю пещеру бурными звуками, и собравшиеся разом закричали в благоговейном восторге.

Верховный Минос поднял правый кулак, одетый металлической сеткой, и в пещере наступила мертвая тишина, почти удушающая в своей напряженности. Она устрашила даже нас троих высоко на балконе.

Минос сделал новый знак, и собравшиеся обрели голос. Но раздавшийся звук был звериным, полным первобытного гнева. Занавес, спускавшийся с потолка пещеры, разошелся, открыв две забранные решетками двери в скальной стене с боков амфитеатра. В ожидании собравшиеся яростно завопили. Даже жрецы в красном присоединились к общему хору, но теперь в этих криках звучало что-то новое. Это больше не были звуки молитвы или поклонения. Они превратились в вопли сладострастного возбуждения и жестокого восторга.

Через отверстие между полотнищами занавеса вышел строй воительниц в зеленом. На головах у них были высокие уборы с яркими перьями фламинго. Их поднятые щиты были из выделанной кожи крокодила; сдвинутые, они закрывали что-то в середине строя. Строй дошел до центра арены и остановился. Потом по какому-то сигналу женщины-воины расступились и открыли моих царевен.

Техути и Беката стояли, взявшись за руки, и в полном изумлении взирали на кричащую толпу на ярусах. На головах у них были венки из белых роз.

Но это была их единственная одежда. Они были полностью обнажены. И казались очень молодыми, нежными, почти детьми. Воительницы слаженно развернулись и ушли с арены, оставив Техути и Бекату одних.

Громовой крик собравшихся обрушился на моих девочек, и они задрожали. Верховный Минос встал, и шум мгновенно утих. Минос медленно повернулся. Теперь его золотая маска смотрела на отверстие в задней стене храма, в котором, как в рамке, виднелась гора Кроноса; возвысив голос, он начал призывать своего бога. Я не различал ни слова в его вое и зверином реве, доносившемся из-под золотого шлема.

Но смысл нельзя было не понять, особенно когда царь снял с пояса массивный бронзовый меч, украшенный драгоценными камнями. Меч был длиной с меня. Минос направил его на двух обнаженных девочек, стоявших под ним на жертвенном полу.

Впервые я разобрал его слова, хоть они и были искажены маской, покрывавшей голову, и отражением от каменных стен.

– Возлюбленный Кронос! Кронос – главный из всех богов! Я твой сын, плод твоих чресел, плоть от твоей плоти и кровь от твоей крови. Тысячу лет я поклоняюсь тебе. Тысячу лет я любил тебя и повиновался тебе. Вновь я стою перед тобой и вновь клянусь. Приношу тебе жертву, которой жаждет твоя божественная душа. Приношу тебе на съедение царственных девственниц. Приди в твоем земном воплощении и пожри плоть, которую я даю тебе! Убей! Ешь!

Он поднял меч и указал им на закрытую дверь, перед которой стояли Техути и Беката.