Перед выходом она остановилась на кухне, чтобы нацарапать сообщение на маркерной доске, висевшей на холодильнике. Ей было весело, и она писала фиолетовым, своим любимым цветом. Но уже в процессе поняла, что фиолетовый ей больше не нравится: «Вы все прекрасные люди, но я отправляюсь в академический отпуск. Целую, Лоретта!»

Двадцать миль спустя, когда она пила кофе, мчась по шоссе и с каждой милей увеличивая расстояние, ее телефон зазвонил. Он звонил последние семнадцать часов, но когда это был кто-то из родителей, она просто не отвечала, уверенная, что как только примет вызов, на нее посыплются истерические крики и вопли. Однако на этот раз на экране мерцало имя Лотти. Ретта ответила, но прежде чем смогла что-то сказать, Лотти начала шептать резким голосом.

– Ретта, – сказала она. – Я сижу на церемонии вручения рядом с пустым стулом, на котором написано твое имя. Где ты? Твои родители сходят с ума, а этот вампир написал заявление об угоне машины, так что тебе лучше быть осторожнее. Думаю, я ошибалась насчет тебя. Ты не горячилась из-за него. Ты бросила его. Но я все равно не понимаю. Объясни мне одну вещь, Ретта, – попросила Лотти, и Ретта представила ее сложенные на груди руки, телефон, прижатый к ее уху, синтетическую черную мантию и квадратную шапочку с золотой кисточкой, которую она пыталась перевернуть каждые полчаса, скрещенные ноги в туфлях, одним из носков которых она нервно покачивала. – Что случилось? Почему ты ведешь себя как стерва?

– Это Лоретта! – заорала в телефон Ретта, словно какая-то рок-звезда на концерте. – И это потому, что я вампир, Лотти! Я вампир! Я вампир!

Она выключила телефон и выбросила его в окно.

Было позднее утро. Солнце стояло высоко и казалось красным. Лоретта оскалила зубы в зеркало заднего вида, засмеялась, надавила на газ и помчалась по дороге.

Нил Гейман. Кровавый рассвет

Ночь опустилась, и вот он я –

Выползаю из затхлой могилы.

Я зову, я кричу, я устал быть один;

Одиночество мне не мило…

Ночь опустилась, и вот он я –

Алчный хищник, к охоте готовый;

Я лечу сквозь мрак, и вместе со мной

Лишь летучие мыши и совы.

В той, чей путь пересекся с моим,

Мне снова грезишься ты…

Я ласкаю ее, я целую ее,

Прижимаю к своей груди.

И вновь грядет кровавый рассвет;

Не утолен мой голод…

И вновь грядет кровавый рассвет,

Я ныряю в могильный холод.

Ты образ, ты призрак, ты памяти след,

А виноват кровавый рассвет…

Ночь опустилась, и я иду

Красоток в объятьях нежить.

Смотрите, я нынче щеголь и франт

И совсем не похож на нежить.

Я сверкаю улыбкой, я раздаю

Восхищенные, томные взгляды

В надежде увидеть улыбку твою,

Но, похоже, мне здесь не рады.

Нет, бывает, конечно, что мне везет,

И мне снова грезишься ты…

И пусть мгновенья несутся вперед,

А мы у последней черты.

И вновь грядет кровавый рассвет,

Не утолен мой голод…

И вновь грядет кровавый рассвет,

Я ныряю в могильный холод.

Ты образ, ты призрак, ты памяти след,

А виноват кровавый рассвет…

Делия Шерман. Летящая

Огни ослепляют ее. Платформа под ногами – остров в море пустоты. Твердая перекладина трапеции чуть скользит в присыпанных тальком ладонях. Далеко внизу огромное кольцо опилок, вокруг – ряды воздушных шаров, белые в черный горошек: круглые глаза, распахнутые рты.