Толпа это обожала. Наверное, даже больше, чем кнут. Больше всего они любили, когда она делала обратный кувырок из стойки на руках, переходящий в обратное сальто, и приземлялась прямо на плечи сопернику. Гравитация и захват горла противника ногами делали свое дело, и тот быстро оказывался на коленях.

Тут от соседей донеслась череда проклятий, и Мэгги потянулась, чтобы взять со столика пульт и прибавить звук.

– Это центральный номер, – сказала она, не отрываясь от экрана. – Самая известная песня в мюзикле.

Авторитарный ушлепок и правда пустился в рассуждения, которым, казалось, не будет конца.

– Он только что узнал, что его жена ждет ребенка, и у него совсем крыша съехала.

– Я смотрю вообще-то, – ответила Селина, подняв брови.

– Ты слушала соседей, – улыбнулась Мэгги, помотав головой.

Виновата. Селина примиряюще наморщила нос и снова сосредоточилась на мюзикле.

Мужик на экране размышлял, воображая и предвкушая, какой у него будет сын: чистый маскулинный бред.

– Вы правда собираетесь это в школе ставить?

Мэгги шикнула на нее, махнув рукой. Песня изменилась: теперь этот урод разглагольствовал, каково будет иметь дочь. Снова маскулинный бред и мизогинная чушь.

Селина переключила внимание на Мэгги, когда началась новая музыкальная тема. Красивые глаза младшей широко распахнулись и заблестели.

– Вот эта часть, – прошептала она.

Зазвучала музыка, и губы ее сестры зашевелились, бесшумно вторя каждому слову.

Бесшумно потому, что эти слабые легкие не могли вдохнуть достаточно воздуха, чтобы извлечь звук, и последняя инфекция навсегда лишила Мэгги возможности держать ноту.

Мэгги неслышно пела, не пропуская ни слова.

Селина посмотрела на экран: океан волнуется, а мужчина выводит каждую ноту, выпевает все свои надежды, в которых он сможет кормить и одевать своего ребенка, обеспечивать ему крышу над головой. Сумеет достать деньги любым способом, не важно, трудом или воровством. Иначе ему остается только умереть, рискуя.

На долю секунды ей показалось, что соседи тоже притихли, заслушавшись. Как и весь дом, как и весь Ист-Энд.

Когда Селина снова взглянула на Мэгги, та уже в молчании смотрела на сестру глазами, полными слез.

В ее взгляде, скользнувшем по синякам Селины, было столько понимания…

Селина заставила себя оставаться на месте еще минуту. Две. Пять. Десять.

Мэгги снова принялась смотреть кино. Соседи продолжили кричать и ругаться.

Тогда как ни в чем не бывало Селина встала, аккуратно переложив со своих колен обернутые в плед ноги Мэгги на диван, и направилась в ванную. Она надеялась, что сестра не видела, как она украдкой взяла со столика свой телефон.

Селина заперлась в ванной и открыла кран на полную мощность.

По крайней мере, она успела опустить крышку унитаза, прежде чем рухнуть на него, закрыв лицо двумя руками и тяжело дыша сквозь пальцы. Комната надвигалась на нее, и Селина не могла вдохнуть, вдохнуть достаточно быстро, достаточно глубоко.

Она положила руку на грудь, будто можно было приказать легким раскрыться – ее легким и легким Мэгги, больным, обреченным.

Донорские легкие ждут многие пациенты, у которых нет другой надежды, – сказал ей сегодня доктор. – Я бы на это не рассчитывал.

По крайней мере, до тех пор, пока у тебя не будет достаточно денег, чтобы купить себе место повыше в списке. Или прикупить парочку на черном рынке.

Силена жадно глотала воздух, и руки у нее тряслись так, что она положила их на крепко стиснутые колени. Они боролись за двадцать лет. В лучшем случае. В худшем…

Скорость, с которой прогрессирует болезнь, и устойчивость Мэгги к препаратам вызывают опасения, – продолжал доктор, обращаясь скорее к стайке интернов, нежели к ним.