Настал момент, когда генерал Бургдорф пригласил участников совещания, собравшихся в приемной, пройти в обширный кабинет Гитлера. Поприветствовав каждого в отдельности, фюрер занял свое обычное место в кресле во главе стола перед стопкой оперативных карт. Гудериан стоял слева от него, готовый приступить к докладу, а я, тогда еще официально не представленный Гитлеру, занял место справа, ожидая команду к смене карт по мере перехода с одного фронта на другой. Генерал Гудериан, как и положено, начал с обстановки в Венгрии, но уже в середине первой же фразы он вдруг запнулся и уставился на меня свирепым взглядом. Гитлер молча посмотрел на меня с выражением, которое трудно описать, и откинулся назад. Поняв свою ошибку, я в ужасе стал что-то бессвязно бормотать, все присутствующие смотрели на меня, будто на отпетого негодяя. Только гросс-адмирал Дёниц, улыбнувшись и проговорив несколько утешительных слов, кивком пригласил меня разложить карты вновь в нужной последовательности. Инцидент быстро был предан забвению, а у меня сохранилось к гросс-адмиралу глубочайшее чувство благодарности за проявленную им доброту.

Гудериану было известно об особом влиянии Дёница на Гитлера, и он считал, что у адмирала больше шансов убедить фюрера согласиться с предложениями Генерального штаба сухопутных войск. Гудериан хотел во что бы то ни стало перевести в Германию изолированные в Курляндии 16-ю и 18-ю армии и использовать эти 23 дивизии для усиления восточного сектора обороны Берлина. О прорыве в Восточную Пруссию, на чем настаивал Гудериан в последние месяцы 1944 г., теперь уже не могло быть и речи. Но было еще не поздно эвакуировать воинские части из Курляндии через порты Виндавы и Либавы. Решать нужно было быстро: с каждым днем шансы на успешную эвакуацию заметно уменьшались. Гудериан старался доказать Дёницу настоятельную необходимость скорейшего укрепления оборонительных рубежей на Одере. Все прежние попытки Гудериана в данном направлении Гитлер парировал своим любимым аргументом относительно угрозы вступления в войну Швеции. И хотя германское посольство отрицало наличие подобных намерений у шведского правительства, Гитлер неизменно утверждал, что только присутствие немецких дивизий в Курляндии удерживало Швецию от присоединения к союзникам. Кроме того, по мнению фюрера, которое разделял и Дёниц, с потерей Курляндии возникает реальная опасность для тренировочной базы подводников в районе Данцига.

Между тем генерал Кристиансен продолжал докладывать:

– Задействовано 6 самолетов для снабжения окруженных в Будапеште наших воинских подразделений. В Силезии наши войска уничтожили 20 вражеских танков и 600 автомашин. Особенно успешно действовал 1-й истребительный полк. Авиационные удары по советским плацдармам по эту сторону Одера и по скоплениям вражеских войск в полосе обороны 9-й армии…

Генерал скрупулезно перечислял отдельные случаи бомбардировок авиацией противника в ходе ожесточенных столкновений на всех фронтах, усилия по материально-техническому обеспечению окруженных немецких войск.

Но вот Гитлер прервал докладчика и, обращаясь к Герингу, спросил:

– Геринг, как обстоит дело с новыми боевыми самолетами?

Геринг что-то пробормотал в замешательстве и жестом приказал генералу Коллеру дать нужные пояснения. Тот, в свою очередь, предоставил слово Кристиансену.

– Мой фюрер, – начал Кристиансен. – Возникли непредвиденные производственные трудности: сильно ограничены возможности транспортировки по железной дороге и другими средствами…

Здесь Гитлер вновь прервал генерала:

– Ах, оставьте… не имеет значения… докладывайте дальше, – проговорил он еле слышно, слегка хриплым голосом.