Белый отряд - Артур Конан Дойл (1891)

– Питер-суконщик! – воскликнула она. – О, я бы ему показала, как отдавать всякому встречному-поперечному свое платье! Он всегда был и будет недотепой! Хотя он и большой дурак, но в благодарность за то, что он помог нам схоронить нашего второго сына Уота, умершего от чумы, я исполню его просьбу.

Собирая вещи для суконщика, бедовая особа не преминула обратить свое благосклонное внимание на молодого Аллена, красневшего и опускавшего глаза при каждом ее взгляде. Любопытство женщины взяло верх, она не выдержала и спросила:

– Но кто же ты будешь, красавчик? Не из аббатства ли идешь? Судя по твоей застенчивости, можно предположить, что эти монахи научили тебя бояться женщин, как прокаженных. Вот негодяи! Бесчестят своих матерей! Что было бы, не будь на свете женщин!

Подтвердив догадки словоохотливой жены угольщика и выразив надежду, что Бог не допустит такого несчастья и не оставит мир без прекрасного пола, Аллен взял приготовленное платье и, поблагодарив хозяйку, собрался уже уходить, испытывая в глубине души некоторое приятное волнение, оттого что произвел на жену угольщика выгодное впечатление, как вдруг был остановлен возгласом последней:

– Пресвятая Владычица! Сколько пыли на твоем камзоле, сразу заметно, что негодяи монахи держали тебя вдали от женщин! – И с этими словами она принялась старательно чистить одежду Аллена. – Ты симпатичный малый, приятно было поболтать с тобой. Можешь теперь поцеловать меня. Вот так, хорошо.

Надо заметить, что в те добрые старые времена поцелуй считался обычным знаком приветствия, но Аллен целовал женщину впервые, и кровь прилила к лицу юноши, в висках застучало, потемнело в глазах. Когда он возвращался с платьем к несчастному одураченному Питеру, его мучил вопрос, что сказал бы аббат Бергхерш, узнав о его поступке. Взволнованный этими мыслями, Аллен не заметил, как приблизился к Питеру, застав того в высоком вереске совсем уже без рясы, в одной шерстяной рубашке и кожаных башмаках. Питер топал ногами и кричал в десять раз пуще прежнего, а вдали виднелась фигура убегающего человека с шапкой рыжих волос, прижимавшего что-то к груди и дико хохотавшего на весь лес.

– Смотрите! – вопил несчастный Питер. – Вы будете свидетелем! Я его упрячу в Винчестерскую тюрьму, он меня оставил нагим, хуже нищего. Теперь ему принадлежит все – плащ, куртка, панталоны, но он наверняка скоро придет и за этим! О господи! Ради всего святого давай скорее мне платье. Теперь сам папа с легионом кардиналов не выманит его у меня. Проклятие! Едва ты ушел, как этот откормленный рыжий детина прибежал и говорит, что не подобает духовной особе ходить в кожаной куртке и оставлять свое благочестивое одеяние в руках грешника. Он ушел, мол, только для того, чтобы дать мне спокойно помолиться; но едва я успел снять с себя этот балахон, как он вырвал его у меня из рук и бросился бежать, дико хохоча.

Наш юный путник, несмотря на нечеловеческие усилия, прилагаемые им, чтоб сохранить серьезность, при виде этого маленького красного человечка, оставшегося почти что голым и наполняющего воздух проклятиями в адрес веселого брата Джона, – не выдержал и стал неудержимо хохотать, чем привел бедолагу суконщика в еще большее отчаяние.

Несчастный строго и печально посмотрел на него и, поклонившись с забавной учтивостью, удалился. Аллен вытер слезы, выступившие у него на глазах от смеха, и пустился в дальнейший путь.

IV. Как саутгемптонский управляющий прикончил двух бродяг