– Перестань сейчас же. Ты еще ребенок. Нельзя так.

– Можно, Эдди, можно, – смеялась она. – Давай еще выпьем.

Я налил нам обоим и предложил тост:

– За маму!

– Как скажешь, Эдди.

Я поперхнулся сам, что очень позабавило Гарди.

– Налей мне еще, Эдди. Я сейчас. – Она вышла, слегка пошатываясь. Я повозился с радио, но музыки нигде больше не было, только пьесы.

– Эдди! – позвала Гарди.

Я оглянулся. Она подошла бесшумно, потому что была босая – и вообще совершенно голая.

– Говоришь, я еще ребенок?

Я выключил радио и произнес:

– Нет, Гарди, ты уже выросла, поэтому давай-ка допьем. На, держи.

Я вышел в кухню за водой и притворился, будто тоже пью.

– Ой, голова что-то…

– Дерни еще – поможет. До дна.

В бутылке осталось совсем чуть-чуть – мы наливали помногу.

Гарди снова пустилась в пляс и споткнулась. Я подхватил ее и усадил на диван.

– Иди с-сюда, Эдди.

– Сейчас, вот только допьем.

Последний стакан она большей частью пролила, но кое-что попало и внутрь. Я вытер Гарди носовым платком.

– Ой, как голова кружится! – хихикнула она.

– Закрой на минутку глаза – лучше станет.

Минутки ей хватило, чтобы отключиться. Я отнес Гарди в спальню, натянул на нее пижамные штаны. Ополоснул стаканы, выкинул бутылку в мусорное ведро и убрался подобру-поздорову.

Глава 6

Около двух часов я вышел из лифта на двенадцатом этаже «Вакера» и постучал в номер дяди Эмброуза.

– Что с тобой? – спросил он, открыв мне дверь. – Где ты был?

– Нигде… гулял просто.

– Для моциона, значит?

– Слушай, отстань, а?

– Конечно-конечно. Ты присядь, отдохни.

– Я думал, мы куда-то пойдем.

– Пойдем обязательно, но не сразу. – Он протянул мне помятую пачку сигарет. – Хочешь?

– Угу.

Мы закурили.

– Вижу, парень, худо тебе, – произнес дядя, глядя на меня сквозь дымовую завесу. – Догадываюсь, что одна из твоих девочек что-то выкинула, а может, и обе. Это ты вытрезвлял Мадж к похоронам?

– Очки тебе определенно не требуются.

– Такие уж они есть, Мадж и Гарди. Их уже не исправить.

– Мама тоже не виновата. Себя ведь не переделаешь.

– Никто не виноват – с годами ты сам поймешь. Это и к тебе относится, и к Уолли. Взять хоть то, как ты настроен сейчас…

– И как я настроен, по-твоему?

– Зол как черт, вот как. Не только из-за Уолли – все, думаю, началось раньше. Посмотри-ка в окно.

Окно номера выходило на юг, на чудовищную махину Мерчандайз-Март и на Северную сторону со старыми кирпичными домами, где жили одни уроды.

– Обалденный видок, – усмехнулся я.

– Ну вот, теперь понимаешь? Ты смотришь на что-то, а видишь себя самого. Красота и романтика открываются только тем, у кого они есть внутри.

– Да ты у нас не балаганщик, а прямо поэт.

– Случилось пару книжек прочитать, – улыбнулся Эмброуз. – Не следует навешивать ярлыки, скажу я тебе. Слова обманчивы. Называешь кого-то наборщиком, пьяницей, голубым, шофером грузовика и думаешь, будто выразил этим всю его суть, но люди существа сложные, одним словом их трудно определить. – Он слез с кровати и опять повернул меня к окну, держа за плечо. – Сейчас мы попробуем посмотреть на это иначе, может, на душе-то и просветлеет.

Мы стояли, глядя в открытое окно на подернутые серым туманом улицы.