Башня у моря - Сьюзен Ховач (1974)

– Ваше пребывание здесь такая радость для всех нас, – добавила, вздохнув, Бланш.

– Для меня это тоже радость.

К несчастью, так оно и было на самом деле. Фрэнсис кормил и поил меня вином чуть ли не с маниакальным усердием, а Бланш всегда оказывалась рядом, стоило мне подумать, как бы приятно было побеседовать с ней. Признаю, мне льстило такое внимание, но по зрелом размышлении я ничуть не удивлялся. На американцев влияют английские титулы, к тому же я сделал весьма заметную карьеру. Если нью-йоркское общество предпочитало относиться ко мне как к знаменитости, то я, безусловно, не имел ни малейшего желания возражать.

– Я вернусь после поездки в Вашингтон, Висконсин и Огайо, – пообещал я Бланш.

– Я могу понять ваше стремление посетить Вашингтон, – сказала Бланш, обаятельно надув губки, – потому что все утверждают, что государственные здания в Вашингтоне производят впечатление. К тому же лорд Палмерстон хочет, чтобы вы засвидетельствовали его почтение президенту, а мужчины, конечно, всегда увлечены политикой, дипломатией и всякими такими вещами. Но зачем, господи боже мой, зачем вам нужно в Огайо? И Висконсин? Я не вижу причин, по которым кому-то может понадобиться Висконсин.

– Там есть один фермер, он изобрел машину, способную произвести революцию в сборе урожая, – объяснил я, глядя, как ее густые темные волосы скручиваются в колечки сзади на шее. – А в Огайо вывели новый вид маиса, который, возможно, подходит для выращивания в Ирландии.

– А я думала, в Ирландии не выращивают ничего, кроме картофеля.

Я не стал объяснять. Никогда не обсуждаю Кашельмару.

– Кузина Элеонора разделяла ваш интерес к сельскому хозяйству, когда была жива?

Часы я держал в руке, хотя даже не помнил, когда вытащил их из кармана.

– Господи боже! – удивленно воскликнул я. – Вы посмотрите только, который час! Вы не опоздаете на урок арфы?

– Ах эта ужасная арфа! – Она скользнула лукавым взглядом по мне из-под ресниц и улыбнулась; я обратил внимание на полноту ее крупных подвижных губ.

В саду стояла жара. Я понять не мог, как Бланш умудряется выглядеть так, будто ей это пекло нипочем, и мною внезапно овладело желание прижать горячие пальцы к ее бледной коже, пока из моего тела не выйдет этот жар.

Не дав себе труда подумать, я вдруг произнес:

– Когда я могу ждать, что Фрэнсис привезет вас ко мне в гости в Англию?

– Боже, когда вы нас пригласите, конечно. – Она рассмеялась, а в следующее мгновение обхватила меня рукой за шею и легонько поцеловала в щеку.

– Бланш…

Но девушка уже отпрянула. Резво пробежала по газону и, только дойдя до дому, повернулась с улыбкой и в прощальном жесте подняла руку в перчатке.

Я был так потрясен и ее поведением, и собственной бурной реакцией, что, после того как она исчезла в доме, мне пришлось еще несколько минут посидеть на скамейке, приходя в себя. Когда я снова смог связно мыслить, то постарался успокоиться. Глупо было чувствовать себя фраппированным ее поведением. Американские девицы славятся своей откровенностью, и было бы неправильно судить Бланш по тем стандартам, в которых я воспитывал своих дочерей. А мои собственные чувства? Но о них знал только я. Никаких глупостей я не сделал, и в мои намерения входило далее вести себя исключительно благоразумно.

Однако мысли путались относительно того, что считать благоразумным поведением. Я никогда не относился к американцам с предубеждением, но можно ли жениться на американке? Почти наверняка нет. Мариотты были на свой манер аристократией, но по английским стандартам считались бы вульгарными чужаками. Но разве я принадлежу к тем людям, которых страшит суд общества? Я не какой-нибудь новоиспеченный представитель среднего класса, неуверенный в своем социальном положении.

– Я буду делать то, что захочу, – сообщил я безучастным птицам на кустах. – Что бы мне ни понравилось.