– Первыми откликнулись экологи, сначала городская организация, потом национальная. Пошли доклады, петиции, требования к депутатам, пресс-конференции, словом, поднялась большая шумиха. Но чиновники не сдавались, мол, знать ничего не хотим, ведать не ведаем. Кончилось тем, что кандидат зеленых на региональных выборах объявил, что ликвидация Молоха станет его личным делом, что главным пунктом его программы будет: «Стереть с лица земли Молох, вредоносный завод по уничтожению мусора, который вместе с мусором уничтожает людей!» И вот наш завод, которому недавно завидовала вся Европа, становится по милости газетного писаки национальным позором. У Чернобыля появился достойный продолжатель, и им стал наш Молох.

Викинг сплюнул на землю, взял пластиковую бутылку с вином и отпил из нее. Громко рыгнув – ни дать ни взять взревел олень во время гона, – он пустил бутылку по кругу.

– Попить хочешь, малявка?

Девушка взглянула на заслюнявленную бутылку и отрицательно покачала головой. Викинг еще разок раскатисто рыгнул и продолжил рассказ:

– Кандидат зеленых был избран большинством голосов. Как только он приступил к своим обязанностям, он распорядился закрыть МСО. Печь была погашена, труба перестала дымить, железные двери под аплодисменты толпы наглухо закрыли.

– Люди успели забыть, что в качестве налогоплательщиков сами дали деньги на это сверхсовременное технологическое чудо, – вмешался азиат.

– Беда в том, что город, он живой. Ему задницу не заткнешь, а то кишки разорвет. Страшная печь больше не работала, но люди по-прежнему ели, пили, бросали обертки и объедки, и все это добро по-прежнему увозили от них подальше.

– Парижанин производит каждый день примерно полтора килограмма мусора, – снова вмешался в разговор паренек-кореец. – Умножьте на количество жителей, на дни и получите полтора миллиона тонн в год.

– А торопясь закрыть завод, никто не подумал, чем его заменить, – вставила свое слово рыжая.

– И мусорщики продолжали делать свое дело, они, как привыкли, в назначенный час приезжали сюда и опорожняли грузовики неподалеку от пасти Молоха. Никто не указал им другого места, и они сыпали отходы на большой муниципальный пустырь рядом с закрытым мусороперерабатывающим заводом.

– Антилопы гну тоже всю жизнь ходят какать в одно и то же место, – сообщил пожилой африканец, беря бутылку.

Викинг согласно кивнул головой.

– Стадный инстинкт, это точно. Должно быть, сначала сюда приехал один шофер мусоровоза, а за ним потянулись и остальные. У чиновников из мэрии на этот счет решения не было, замены они не нашли, ну и не стали препятствовать.

– Завод-то закрыли в августе, начальников никаких не было, все в отпуске, – вспомнил кореец.

– Да, подгадили им политики. Им-то что, они ни о чем не думают, лишь бы народ за них проголосовал, и они победили на выборах. А когда поймут, что вместо одной проблемы нажили другие, да еще похлеще первой, не вмешиваются, оставляют все на самотек, – злобно засмеялась Рыжая.

– На этом пустыре, принадлежащем городу, обычно зимовали цыгане, и, само собой, против сбрасывания сюда мусора никто возражать не стал. Не цыганам же это делать! У них нет привычки бегать с жалобами в полицию или в городскую администрацию.

– Это точно, – кивнула головой Рыжая. – Да и вообще свалка поначалу цыган устраивала. Они разживались на ней разным барахлишком.

– Отходы копились, слой за слоем, слой за слоем. Куча росла в вышину, расползалась в ширину.

Викинг раскурил новую сигару и пустил два больших голубых облака дыма.

– Народ не пожелал иметь дым и получил взамен вонючую гору, и дерьма этого с каждым днем становится все больше. Никуда не денешься, грязь, она или газообразная, или жидкая, или твердая.

Паренек-азиат вздохнул с покорным видом.

– Ничто не возникает, ничего не исчезает, все трансформируется, сказал Лавуазье.