Это меня винили за слабительные. Они думали, что у меня расстройство пищевого поведения. И они не обращали внимания на большую тарелку кукурузных чипсов, которые я поглощала во время их душеспасительной беседы.

«Маккензи, мы с папой хотим тебе сказать, что мы очень тебя любим. И что внешность не определяет нашу самооценку…»

Были и другие случаи, например, когда Уиллоу хотела, чтобы я попросила у них бегущую дорожку. Днем они не видели, чтобы она занималась на ней. Только я. А она днем бегала в парке, а по ночам упражнялась на бегущей дорожке. А я делала зарядку – обычные тридцать минут. Мне следовало бы упражняться больше, но лень и кукурузные чипсы всегда побеждали.

– Так что… – Голос Райана вывел меня из задумчивости.

Я испытала облегчение. Больше никаких воспоминаний.

Он поправил рукав рубашки.

– Ты хочешь, э-э-э, чтобы я спал с тобой? Или ты хочешь спать одна? – Он поспешно добавил: – Меня устроит и то, и другое. Просто скажи.

– Что?

Кто-то стукнул в дверь. Один быстрый и громкий удар.

Райан застонал.

– Мама сказала, что не возражает, но она собирается включить видеокамеру. Знаешь, чтобы мы не наделали глупостей. – Он вскинул голову. – Не думай, что это входит в мои намерения. Я хочу сказать, что ты горячая крошка, но у тебя сейчас горе. Ты потеряла сестру… знаешь… – Он поморщился и выругался себе под нос. – Прости. Я не должен был этого говорить. Мне… мне очень жаль. Я лучше заткнусь, чтоб опять не сморозить что-нибудь не то.

– Что? – спросила я, надеясь, что приподнятые уголки моих губ сойдут за улыбку или еще лучше – за невозмутимую и даже сексуальную улыбку. – Ты хочешь сказать, что тебе никто не пытался поплакать в жилетку?

Он хохотнул, но тут же его глаза потемнели.

– Я потерял друга почти два года назад, так что я немного представляю, что ты сейчас чувствуешь. В некотором роде. Но не совсем. Я хочу сказать, что он не был моим братом, близнецом или что-то в этом роде, так что это не то же самое. Но… – Он замолчал и на мгновение закрыл глаза.

Но, на мой взгляд, потеря была потерей. Конечно, есть разные степени горя, но это все равно одно и то же чувство. Единственное, в чем было отличие, – произошло это быстро или постепенно. Но я не стала говорить этого, потому что, честно, кому, черт возьми, это интересно?

Я указала на телевизор и видеоплеер.

– У тебя есть Warcraft?[3]

– Да. – Он повеселел. – А ты играешь?

– Внезапно мне захотелось научиться.

– Здорово.

Он взял пульт со стола, нашел другой, лежавший на полу, а потом взобрался на кровать и сел рядом со мной. Мы сидели в кровати, прислонившись спинами к стене, и его ноги лежали рядом с моими, пока он учил меня играть. Время от времени его рука касалась моей руки, и всякий раз я чувствовала легкое, но теплое покалывание.

Мы играли почти весь вечер. Робби тоже играл с нами, пока я не убедила его отправиться спать. И мы с Райаном только успели потушить свет, как в комнату заглянула его мама.

– Уже третий час, – сказала она. – Пора спать. – Она слабо улыбнулась. – Надеюсь, что ты сможешь уснуть, Маккензи.

Я тоже надеялась.

Она выразительно посмотрела на Райана и указала глазами на стоявшего на столе игрушечного носорога, в носу которого горела красная лампочка.

Райан провел пальцами по волосам.

– Хорошо, хорошо, мама.

– Спокойной ночи вам обоим.

На следующее утро я рискнула в первый раз отправиться на кухню, где сразу же воцарилось неловкое молчание. Они могли молчать и до того, как я появилась, но я в этом сомневалась. Даже не спрашивая у Робби, я понимала, кто был предметом их разговора за две секунды до моего появления. Это был один из тех случаев, когда ты входишь в комнату и сразу же понимаешь, что там говорили о тебе.