Когда наступают сумерки, я разогреваю пиццу с пепперони и несу ее в спальню на бумажной салфетке. Мне нравится есть в кровати. Это выглядит таким неправильным и оттого жутко привлекательным. Я аккуратно снимаю и съедаю все кусочки пепперони и, прежде чем приняться за сыр, включаю документальный фильм о солистке группы Bikini Kill. Когда мы смотрели его первый раз с мамой, я поглядывала на нее во время титров. В полутьме на ее лицо падал свет от экрана телевизора, и я видела, как она смаргивала слезы и улыбалась. Сложно было понять, грустит она или радуется. Интересно, сколько тебе должно быть лет, чтобы испытать ностальгию? Можно ли чувствовать ностальгию по тому, что ты сам никогда не переживал? Мне кажется, именно это я ощущаю, когда думаю о «Бунтарррках».

Я доедаю пиццу, вытираю жир с пальцев и губ и похлопываю по кровати, чтобы Джоан Джетт запрыгнула ко мне и пристроилась рядышком, пока я смотрю фильм. Кэтлин Ханна – так зовут солистку – говорит и об идее культуры спальни девушки. У каждой девушки есть тайный мир в ее спальне, где она может воображать и творить. Было бы здорово, если бы девушки могли делиться этим тайным миром с другими девушками. Это и пытались сделать «Бунтарррки». Они пытались помочь девушкам с одинаковыми взглядами, ценностями и интересами найти друг друга. Поскольку тогда интернета не было, они делали это с помощью зинов, музыкальных групп и песен, шоу и кассет, которые продавали за пять долларов.

Сидя в полутьме спальни и глядя на Кэтлин и других «Бунтарррок», я думаю о маминой коробке, о Чудо-женщине, о старых полароидных фотографиях девушек с черной помадой на губах, которые готовы покорить мир. О неоновых зеленых листовках, которые рекламировали конвент «Бунтарррок» в Вашингтоне, о сборе средств для жертв насилия.

Дерзко. Красивое слово из словаря, которое дало бы мне несколько лишних баллов в одном из глупых тестов мистера Дэвиса.

«Бунтаррркам» было неважно, что думали другие люди. Они хотели, чтобы их увидели и услышали.

Потому что они были дерзкими и смелыми.

Я сворачиваюсь калачиком на кровати, а идея, зародившаяся у меня в голове, начинает обретать форму.

До моего третьего класса мама курила. Она пыталась это скрывать, когда я была совсем маленькой, но потом я узнала, и она извинялась каждый раз, когда выходила на заднее крыльцо покурить.

– Ох, Вивви, прости, – говорила она, вздыхая. – Я правда пытаюсь бросить, но это так сложно.

Тогда я придумала одну штуку.

Я вырезала дюжину бумажек размером с ладонь и написала на них: «курение убивает», «курение вызывает рак», «я не хочу потерять моего единственного родителя». Я морщусь, вспоминая последнюю надпись, но тогда я была честной девочкой и била в самое слабое место. Я украсила надписи черепушками, перекрещенными костями и фигуркой из палочек, изображавшей меня, плачущую рядом с надгробием, на котором написано: «покойся с миром, мама». Потом я спрятала эти таблички по всему дому. За дезодорантом в маминой аптечке. В ящике с бельем. Запихнула в коробку с яйцами. Даже спрятала одну в ее пачку сигарет Camel lights.

Мама нашла первую записку (спрятанную в упаковке хлопьев Special K) и помахала ею перед моим носом за завтраком:

– Вивиан, это ты сделала? – спросила она, подняв бровь.

– Я не знаю-ю-ю-ю-ю, – ответила я, так же приподнимая бровь. – Может, это какой-то неизвестный борец против курения?

Мне нравилось играть в тайного мстителя. Даже если в душе я знала, что не такой уж он и тайный.

Мама закатила глаза. А потом случилось кое-что странное. После того как она нашла все таблички, мама прекратила курить. Навсегда.

Миссия выполнена.

Фильм кончился, и я иду к маминому столу в гостиной. Тело гудит от возбуждения. Я скрещиваю пальцы, надеясь, что наш сломанный принтер, который печатает через раз, сегодня будет работать.