Домашний огонь - Камила Шамси (2017)

Она подумала: он выставляет напоказ свои изысканные манеры, у таких, как он, это вменяется в заслугу. Но когда она сказала, что не нуждается в подобном рыцарстве, он возразил: не рыцарство, а прямая его противоположность – навязывать даме свое общество лишь потому, что ему одиноко и лондонский акцент – наилучшее лекарство для него в таком состоянии. Вот они и пошли дальше вместе, направились в ближайший лесок, уж очень хороший выдался день. По дороге он попросил сделать крюк через Мэйн-стрит (название улицы он произнес чуть высокомерно, как человек, явившийся прямиком из метрополии) и остановиться возле уличного одежного магазина – она едва успела перейти дорогу и снять с карточки двадцать долларов, как он уже вынырнул из магазина в дорогих прогулочных башмаках, и рюкзак явно прибавил в весе.

В лесу было слякотно, и все же радовал свет, проникавший сквозь колючие ветки, и ревела река, вздуваясь от талого снега. Оба подняли воротники, спасаясь от капели. Юноша весело вскрикивал, когда крупные холодные капли шлепались ему на голову, хвалил стильную защиту, которую обеспечивал Исме шерстяной тюрбан, и сравнивал ее с Гретой Гарбо. Время от времени слышалось «ба-бах» – большой ком снега отрывался и падал наземь, – но в целом казалось вполне безопасным гулять тут. Говорили о пустяках, о погоде, о дружелюбии американцев к первому встречному, о любимых маршрутах лондонских автобусов (что лишь подтвердило существенно различавшуюся географию их жизней), и все же его английский юмор, знакомые аллюзии оказались для Исмы – чего она сама не ожидала – настоящим праздником.

Ему такая болтовня давалась легко, но юноша следил за тем, чтобы не впадать в монолог и внимательно выслушивал самые банальные ее реплики и задавал дополнительные вопросы, а не использовал ее слова как трамплин, чтобы разразиться длинной речью – в отличие от большинства знакомых ей мужчин. «Кто-то воспитал его так, как я старалась воспитать Парвиза», – пришла непрошеная мысль.

На одном из сравнительно спокойных участков ручья обнаружилось поваленное дерево, ствол лежал перекинутым с берега мостком длиной шесть или семь метров. Исма прошлась по нему, раскинув руки, балансируя, а юноша держался позади, издавал невнятные звуки, отчасти тревожные, отчасти восхищенные, очень приятно было это слышать. Небо насыщенной синевы, вода прибывала, словно кровь, отхлынувшая от сердца, стройный юноша из того мира, который был так далек, ждал Исму, просил вернуться к нему. Она глубоко вдохнула, попыталась уловить свое отражение в воде, но течение было слишком быстрым, ничего общего с той неторопливой рекой, к которой она привыкла.

Исма выросла в городе, пронизанном каналами, она открывала их тайны в отрочестве, пока сверстники увлекались иными поисками, которые более пугали Исму, чем привлекали. В Адпертоне, в двух милях от прежнего своего дома, она могла свернуть на тихие прибрежные улочки, почти безлюдные, если сравнить их с проезжими, по которым Исма добиралась туда. Она знала, мама и бабушка считают это небезопасным, чтобы девочка одна шла мимо каких-то заводских территорий и по глухим участкам, где нет ничего, кроме деревьев, словно в сельской местности (ее родным сельская местность казалась полной угроз: будешь звать на помощь, никто не услышит), и она говорила попросту, не вдаваясь в подробности: «Я пойду погулять», что старшие родственницы воспринимали как безобидный и даже милый вид отдыха.

Подошва скользнула по мокрой поверхности ствола, пришлось упасть на колени, иначе свалилась бы в воду. Холодные брызги полетели на рукава, на ладони. Исма повернулась и уже осторожнее двинулась к берегу, видела, что Эймон смотрит на нее с тревогой.