В конце июня, чуть более полугода спустя, когда Тира почувствовала, что все понемногу привыкли к отсутствию Амары и можно уже скорбеть по утрате глубоко в душе, пришло письмо из Камбоджи. Автор письма выражал соболезнования, узнав об уходе Амары от настоятеля Ват Нагары, где ему дали приют. К изумлению Тиры, незнакомец, выразивший глубокое сочувствие по поводу ее невосполнимой потери, писал на самом деле о каких-то музыкальных инструментах, некогда принадлежавших ее отцу. Автор желал передать их Тире. Сперва девушка растерялась: все это походило на завуалированную просьбу о деньгах от какого-то мошенника. Она хотела выбросить письмо, но что-то ее удержало – наверное, тон письма. «Тон – это истинный смысл письма», – говорила Амара, когда, поддавшись непрошеным воспоминаниям, повторяла слова своего отца, казавшиеся ей таинственными или пророческими. Тон письма заставил Тиру поверить, что намерения незнакомца чисты и искренни.

Он писал о трех инструментах, не уточняя, каких именно. Оставалось дивиться иронии судьбы: дома, памятники старины, целые города стерты в щебенку, а инструменты, хрупкие и незатейливые, уцелели. Как они попали к этому человеку? Если они и впрямь когда-то принадлежали ее отцу, что теперь с ними делать? Какую службу они могут сослужить, коль скоро Тире уже не услышать музыки отца? Девушка честно пыталась потерять письмо, кидая его в разные выдвижные ящики, засовывая под стопки почты или бросая не глядя в одну из подвесных папок на письменном столе, но всякий раз письмо снова подворачивалось под руку, и Тира перечитывала слова, шепот и намеки.

Этот человек знал ее отца. Они, говорилось в письме, вместе были в тюрьме накануне падения режима красных кхмеров, и ее отец продержался почти до конца. Но как? Каким образом? Он хоть пытался отыскать родных три предыдущих года? Какое преступление он совершил? А главное, почему этот человек, утверждающий, что знал отца, написал ей только сейчас? Кто он? Что ему нужно? Как ни старалась Тира, ей не удавалось уйти от властного зова прошлого.

Истина, считала она, заключена как в написанном, так и в невысказанном, так же, как мелодия не только последовательность звуков, но и интервалы, паузы между нот. «Слушая музыку, учитесь слышать и атмосферу эха». Тира не могла с уверенностью сказать, сама ли она вспомнила эти слова или же, как и многое другое, рассказы Амары слились с ее воспоминаниями о раннем детстве, когда она ходила с отцом в университеты и концертные залы, где он читал лекции. В любом случае, фраза, ожившая спустя столько лет, воскресила в памяти и ту пещеру, где они с Амарой оставили умирать деда и бабушку двадцать четыре года назад, в 1979-м. Пещеру, в разверзнутом зеве которой затрудненное дыхание стариков слышалось громче, с подчеркнутыми паузами между вздохами.

Тира гадала, сможет ли автор письма объяснить, что отец имел в виду, говоря «атмосфера эха». Это как в пещере, где жизнь медленно вытекает из тела, впитываясь в неподвижность, вроде гаснущего от недостатка кислорода пламени? Или это как в гулком массовом захоронении, где даже тишина обладает содержанием, неся в себе укор мертвых, их горький упрек, как это живые не уважили их ответом, почему они умерли, как такое зверское злодеяние могло случиться и почему это продолжает происходить?

Наконец Тира положила письмо в кедровую шкатулку, где хранила памятные вещи Амары, а вскоре, к всеобщему изумлению, уволилась из центра искусств камбоджийской общины. Друзья и коллеги расценили ее внезапный отъезд как своеобразное отрицание, невозможность справиться с горем или, как сказали некоторые, должным образом поскорбеть по тетке. Но Тира слишком хорошо знала, что горе – нежданный, неурочный гость, к приходу которого невозможно быть готовым, и если на то пошло, ее неожиданное увольнение скорее оставило открытой дверь для горя, позволяя Тире выйти за ее пределы.