– Мы вас ждали, – сказала сотрудница банка. – Открывать переднюю дверь нельзя: в банк хлынула бы толпа клиентов. Я – помощник управляющего банком, Шарлотта Лиотта. Проходите, пожалуйста. – Она протянула руку и обменялась с мужчинами рукопожатием. С виду мадам Лиотта было лет сорок пять, с серым брючным костюмом из полиэстера она носила мятую шелковую розовую блузку. Ее волосы явно требовали подкрашивания: полдюйма отросших седых корней портили ярко-рыжий оттенок локонов. Верлак предположил, что к сотрудникам эта женщина относится по-матерински заботливо, готовит им чай и кофе, когда они измучены или расстроены. Ему вдруг пришло в голову, что такой сотрудницы у них во Дворце правосудия нет. Мадам Жирар считала подобные занятия ниже своего достоинства.

Мадам Лиотта быстро прошла по коридору мимо нескольких кабинетов с распахнутыми дверями и на редкость неопрятной кухоньки. Заглянув в нее, она бросила через плечо, не замедляя шаг:

– Извините за беспорядок. Мы здесь все в шоке. Но вы, полагаю, еще и не такое видели. – Остановившись, она обернулась: – Я имею в виду – на работе, конечно. Не дома.

Они вышли в небольшой вестибюль, где уже собрались сотрудники банка: одни сидели и пили кофе, другие слонялись из угла в угол. Верлак быстро пересчитал их: вместе с мадам Лиотта здесь было пять человек.

– Итак, внимание! – громко заговорила Шарлотта. – Судья и комиссар пришли побеседовать с вами. Допросы будут продолжаться до полудня, а ровно в два часа дня банк снова откроется для клиентов. – Она уперла руки в широкие бедра и кивнула в сторону Полика.

– Благодарю, мадам Лиотта. Я комиссар Полик, а это – судебный следователь Верлак. То, что случилось минувшим вечером, – ужасно, нам понадобятся любые подробности и зацепки, все ваши соображения о том, почему такое могло случиться с мадемуазель Монмори. Мы…

– С ней все будет хорошо? – дрогнувшим голосом перебил молодой человек.

– Она в критическом состоянии, – честно ответил Полик. – Но ее врач, с которым я говорил сегодня утром, был настроен оптимистично.

По вестибюлю пронесся шепот облегчения. Седой североафриканец, беспокойно бродивший туда-сюда, вытер взмокший лоб носовым платком.

– Камиль, Сюзанне не станет легче, если вы вытопчете ковер, – заметила мадам Лиотта.

– Вы месье Иакелья, директор отделения банка? – спросил Верлак.

– Да. Прошу прощения. – Камиль подошел пожать руки пришедшим. – Я в полном смятении. Извините.

– Я приготовлю вам чаю, Камиль. С медом и лимоном, – пообещала мадам Лиотта. Верлак с удовольствием отметил, что его догадка о склонности этой женщины опекать коллег подтвердилась.

Полик продолжал:

– Сначала мы поговорим со всеми вместе, а затем – по отдельности с каждым из вас. Для начала я хотел бы выяснить, не рассказывала ли мадемуазель Монмори кому-нибудь из вас за последнюю неделю о своей личной жизни – что угодно, может, делилась тревогами, призналась, что поссорилась с другом, и так далее.

Сотрудники банка переглянулись, потом вперед выступила молодая женщина в узкой мини-юбке.

– Сюзанна была та еще тихоня. О своей личной жизни не распространялась, с нами никуда не ходила. Верно? – Она оглядела своих коллег, и те закивали.

– Это потому, что ты была резка с ней, Шэрон, – заявил парень.

– А вот и неправда, Гюстав! Прошу прощения, офицеры. Я Шэрон Пальяр. Шэрон – как Шэрон Стоун.

К счастью для Верлака, Полик выступил вперед и пожал ей руку. Широкие плечи комиссара на время заслонили лицо судьи и вспыхнувшую на нем усмешку. Черные волосы мадемуазель Пальяр были стянуты в конский хвост, пухлые губы ярко накрашены, и если не считать короткой юбки, сходства между ней и актрисой не было ни малейшего.

– Мадемуазель Пальяр, – заговорил Полик, – как вы думаете, почему мадемуазель Монмори, как вы сказали, тихоня?

Молодая женщина одернула юбку и пожала плечами: