Оттуда еще никто не возвращался, поэтому никто не знает, видят ли они сны. Может, ее покойная мать в этот момент видит ее во сне. Наверное, она очень сердится из-за того, что Мерьем думает повеситься. Конечно, какая мать захочет увидеть, что ее дочь наложила на себя руки?

Подержав немного в руках веревку, Мерьем швырнула ее на землю, словно змею:

– Пошла вон!

И вдруг почувствовала легкость. Почему-то ободрилась и даже засмеялась.

– Не расстраивайся, мамочка! Посмотри, я не убила себя.

А потом она поняла причину своей внезапной радости: Стамбул! Дёне обмолвилась, что тех девушек, которые не наложили на себя руки, отправляют в Стамбул. Значит, она тоже, как и те, другие, отправится в большой и прекрасный город за лысой горой…

«Если бы мне только разрешили, то я немедленно, даже пешком, пошла», – подумала она.

Даже пусть на ночь глядя, но пошла бы!

Однако пока дядя не примет решения, она не сможет уйти. Сбежать Мерьем даже не надеялась. Ведь ее дяде прислуживали джинны, которые знали обо всем, открывали ему тайны…

По мнению дяди, все люди грешны, но женщины – просто исчадия ада. Они достойны наказания уже за одно то, что родились женщинами. Женщина – порождение шайтана, грязное и опасное. Как праматерь Ева – Хавва, она обрушивает на голову мужчины беды, и за это нужно почаще лупить ее – как говорят, по животу палками, по спине розгами. Мерьем с детства слушала все это и ненавидела себя за то, что родилась женщиной:

– Бог мой, ну почему ты создал меня женщиной? – мучилась вопросом, искренне считая себя погрязшей в грехе.

Когда она была тощим ребенком с ручками и ножками-ниточками, все было намного легче. Она вместе с другими детьми носилась с утра до вечера, как жеребенок по пыльной деревушке, застроенной кирпичными и каменными домами, где ограды садов подпирали старые колеса от телег, где протекал грязный ручеек.

Иногда, придя на берег бескрайнего лазурного озера, они заходили в воду по колено и начинали брызгаться. С дядиным сыном Джемалем, который был старше ее на четыре года, и его самым близким другом Мемо, вместе с другими девочками и мальчиками, они играли, бросая на растрескавшиеся стены глину. Они наперебой мчались, чтобы первыми залезть в брошенные кое-где остовы старых автомобилей, забирались на плоские стены и разоряли птичьи гнезда.

С того времени, когда ее груди налились, как два бутона, а тело приняло округлые формы и начались менструации, она больше никогда не общалась ни с Джемалем, ни с Мемо. Они были людьми, а она грешницей. Теперь ей было необходимо укрываться, укутываться, прислуживать, нести повинности – ничего, кроме этого, делать она была недостойна. Ведь от женщины, как порочного создания, в этом мире исходили только беды…

Мерьем заставили покрыть голову. Даже в знойные летние дни она не снимала с себя теплой одежды. Укутанная, ужасно потея под пятидесятиградусным солнцем, она тянула свою горькую лямку.

Вступив в женскую пору, она никак не могла понять: зачем вообще матери рожают дочерей. Лучше пусть девочки умирают при рождении. Если бы Аллах не хотел ее карать, не делал бы женщиной, а сотворил мужчиной. А при таком раскладе – и не живешь, и не умираешь.

И она принимала свою тяжелую кару. Дело известное, как только у девочки открывается это место, тут же она становится грязной. Из-за него в грех и впадешь, из-за него расплачиваешься. Мерьем потеряла счет молитвам, в которых просила об исчезновении этого проклятия. Умоляла: Аллах Всемогущий, пусть я однажды утром проснусь, а это место пропало! Однако ежедневно находила наказание там же, и ее окутывало отчаяние…

В детстве, когда она писалась в постель, тетка пугала ее, что подожжет ей это место. Один раз даже, взяв спичку, тетка подожгла ее и поднесла прямо туда, но в последний момент чего-то передумала. Повзрослев, Мерьем много раз повторяла: «Чтоб ты сгорело!»