Возможно, поэтому «Босоногая графиня» – единственный фильм, в котором Ава Гарднер сыграла роль, выразившую ее саму, сыграла свою смерть, – был и единственным, в котором она действительно играла. Дело в том, что сам кинематограф, кинокамеры, одержимость, отраженная в зеркалах, – все это не было ее коньком. Я наблюдала, как она со смехом приступает к съемке трагических сцен, заламывая набекрень шляпку, подмигивая всем направо и налево; я видела также, как она засыпает прямо на земле, потому что постановка кадра слишком затянулась (впрочем, в этих сценах она потом выглядела потрясающе красивой и царственно отсутствующей). Случалось, куда больше ее задевал за живое фальшивящий цыганский оркестр, или какой-то мерзкий метрдотель, или же чересчур лицемерный президент компании; не стану скрывать, ее раздражение выражалось в сдернутых на пол скатертях, опрокинутых столах, бывало, она выкидывала из такси важных персон, а сколько раз исчезала! Я была на банкетах, которые устраивали в ее честь, – а она на них не являлась, иной раз она ночи напролет бродила по улицам или замыкалась в молчании, похожем на затишье перед бурей, – но это не были капризы звезды, вовсе нет, скорее выплески ярости плененного зверя. Алкоголь часто приносил освобождение, конечно, не всегда, нет, не всегда, и не полностью, если вспомнить глубину ее безмолвной печали. Мы поклялись друг другу непременно встречаться, но свидеться нам привелось еще лишь раз. Кажется, встретились мы в аэропорту, во всяком случае, там, где было полно народу. Несмотря на толчею, мы заметили друг друга, обменялись взглядами – вначале удивленными, потом восхищенными, а затем, мгновение спустя, когда мы потеряли друг друга из виду, – тоскующими. По крайней мере, я надеюсь, что подобное чувство охватило и Аву Гарднер. Кто-то не преминул заметить мне, что она очень изменилась. Но я была не согласна с этим: все та же горделиво посаженная голова, те же холодные и меланхолические глаза, тот же твердо сжатый рот – свидетельство непреклонности и в отказах, и в желаниях. Я увидела все то же надменное и загадочное животное, которое лишь раз снизошло до откровений: однажды вечером Ава Гарднер рассказала мне, что, когда она была ребенком, а затем подростком, ее отец вечно трудился в поле, а мать стирала белье с утра до вечера и с вечера до утра. Так что будущая актриса в течение пятнадцати лет видела лишь родительские спины. С тех пор она не выносила вида чьих бы то ни было спин – пусть даже обладатель спины самолично составлял для нее баснословный контракт. Нет, Аве Гарднер нужно было видеть лицо, глаза, слышать голос, обращенный к ней, что, впрочем, необходимо и нам всем. Да только для нее это становилось отчаянной необходимостью. Конечно, на нее смотрело множество глаз, но она всегда первой отводила взгляд, возможно, из-за неискренности, а возможно, чтобы опередить того, кто взглянул на нее! Ну и что! Что значат искренность, правда, когда речь идет об Аве Гарднер! Искренность, правда – это необходимо лишь слабым или осторожным, а она не была такой. Какой же она была? Чем больше я думаю над этим, тем меньше помню, тем меньше знаю. Я могу лишь сказать, что она была прекрасна, и одинока, и великодушна, и что она любила посмеяться… иногда. Я могу сказать, что Ава Гарднер была из тех людей, которые иногда превращают нашу жизнь в пейзаж, наполненный поэтическим очарованием, но чувствуется, что для них самих жизнь – горькая пустыня. Эти люди отмечены безыскусностью или упадничеством, неизвестно, куда они держат путь, да и они сами не знают этого, настолько их пленила собственная натура. А для таких, как Ава Гарднер, красота – и есть их натура. В конечном счете, жизненный путь таких людей не так уж и важен, о нем не задумываешься, при встрече с ними поражают их прелесть, их свет. И сколько же вопросов так и остаются без ответов после их рискованных и неповторимых поступков.

Замедленное время Кажарка