Я уже говорил, что капитан Фарагут озаботился снабдить свое судно всеми приспособлениями для ловли гигантских китов. Ни одно китобойное судно не могло быть снаряжено лучше. У нас были все современные китобойные снаряды, начиная от ручного гарпуна до мушкетонов с зазубренными стрелами и длинных ружей с разрывными пулями. На баке стояла усовершенствованная пушка, заряжавшаяся с казенной части, с очень толстыми стенками и узким жерлом, модель которой была представлена на Всемирной выставке 1867 года. Это замечательное орудие американского образца стреляло четырехкилограммовыми снарядами конической формы на расстоянии шестнадцати километров.

Итак, «Авраам Линкольн» был снаряжен всеми видами смертоносных орудий. Мало того! На борту фрегата находился Нед Ленд, король гарпунеров.

Нед Ленд, уроженец Канады, был искуснейшим китобоем, не знавшим соперников в своем опасном ремесле. Ловкость и хладнокровие, смелость и сообразительность сочетались в нем в равной степени. И нужно было быть весьма коварным китом, очень хитрым кашалотом, чтобы увернуться от удара его гарпуна.

Неду Ленду было около сорока лет. Это был высокого роста – более шести английских футов, – крепкого сложения, суровый с виду мужчина; необщительный, вспыльчивый, он легко впадал в гнев при малейшем противоречии. Наружность его обращала на себя внимание; и больше всего поражало волевое выражение глаз, придававшее его лицу особенную выразительность.

Я считаю, что капитан Фарагут поступил мудро, пригласив этого человека к участию в экспедиции: по твердости руки и верности глаза он один стоил всего экипажа. Неда Ленда можно было уподобить мощному телескопу, который одновременно был и пушкой, всегда готовой выстрелить.

Канадец – тот же француз, и я должен признаться, что Нед Ленд, несмотря на свой необщительный нрав, почувствовал ко мне некоторое расположение. По-видимому, его влекла моя национальность. Ему представлялся случай поговорить со мной по-французски, а мне послушать старый французский язык, которым писал Рабле, язык, сохранившийся еще в некоторых провинциях Канады. Нед вышел из старинной квебекской семьи, в его роду было немало смелых рыбаков еще в ту пору, когда город принадлежал Франции.

Понемногу Нед разговорился, и я охотно слушал его рассказы о пережитых злоключениях в полярных морях. Рассказы о рыбной ловле, о поединках с китами дышали безыскусственной поэзией. Повествование излагалось в эпической форме, и порой мне начинало казаться, что я слушаю какого-то канадского Гомера, поющего «Илиаду» гиперборейских стран!

Я описываю этого отважного человека таким, каким я его знаю теперь. Мы стали с ним друзьями. Мы с ним связаны нерушимыми узами дружбы, которая зарождается и крепнет в тяжелых жизненных испытаниях! Молодчина Нед! Я не прочь бы прожить еще сто лет, чтобы подольше вспоминать о тебе!

Однако какого же мнения держался Нед Ленд насчет морского чудища? Надо признаться, он не верил в существование фантастического единорога и один из всех на борту не разделял общего ослепления. Он избегал даже касаться этой темы, на которую однажды я пытался с ним заговорить.

Великолепным вечером 30 июля, короче говоря, через три недели после того, как мы отвалили от набережных Бруклина, фрегат находился вблизи мыса Бланка, в тридцати милях под ветром от патагонских берегов. Мы пересекли тропик Козерога, и, менее чем в семистах милях к югу, перед нами откроется вход в Магелланов пролив. Еще восемь дней, и «Авраам Линкольн» будет бороздить воды Тихого океана!

Сидя с Недом Лендом на юте, мы толковали о разных пустяках, не сводя глаз с моря, таинственные глубины которого все еще недоступны человеческому взору. Разговор, естественно, перешел на гигантского единорога, и я стал перебирать различные возможные случаи, в зависимости от которых повышались или падали шансы на успех нашей экспедиции. Но видя, что Нед уклоняется от разговора, я поставил вопрос прямо.