— Просто я хорошо тебя знаю, Гай Марий. Для тебя не существует ничего святого. Единственный обет, который я когда-либо от тебя слышал, заключался в обещании легионерам организовать им порку задниц; военные трибуны слышали от тебя то же самое. Может существовать всего одна причина, по которой тебе понадобилось тащиться в анатолийскую глушь, невзирая на ожирение и дряхлость: тебе приспичило взглянуть собственными глазами на то, что происходит в Каппадокии, и выяснить, насколько в этом замешан царь Митридат.

Говоря это, Сулла улыбался такой счастливой улыбкой, какая не озаряла его лик уже многие месяцы.

Марий в изумлении повернулся к Рутилию Руфу:

— Надеюсь, я не для каждого так открыт, как для Луция Корнелия!

Пришел черед Рутилия Руфа расплыться в улыбке.

— Сомневаюсь, чтобы кто-то еще мог разгадать даже часть твоих намерений. А я-то поверил тебе, старый безбожник!

Голова Мария помимо его воли (во всяком случае, такое впечатление создалось у Рутилия Руфа) повернулась в сторону Суллы, и они снова принялись обсуждать вопросы высокой стратегии.

— Беда в том, что наши источники информации крайне ненадежны, — с жаром принялся объяснять Марий. — Ну скажи, кто из стоящих людей бывал в тех краях за последние годы? Выскочки, мечтающие стать преторами, среди которых я никому не доверил бы написать подробный доклад. Что мы, собственно, знаем?

— Очень мало, — ответил ему увлекшийся Сулла. — С запада в Галатию несколько раз вторгался царь Вифинии Никомед, с востока — Митридат. Несколько лет назад старикан Никомед женился на матери малолетнего царя Каппадокии — по-моему, она состояла при сыне регентшей. Благодаря женитьбе Никомед стал именоваться царем Каппадокии.

— Стал-то он стал, — подхватил Марий, — но, полагаю, счел весьма неудачным поворотом событий то обстоятельство, что Митридат приказал убить ее и посадить на трон мальчишку. — Он тихонько засмеялся. — Царя Каппадокии Никомеда более не существует! Просто не понимаю, как он мог вообразить, будто Митридат позволит ему довольствоваться победой, при том, что убитая царица приходилась Митридату сестрой!

— Ее сын правит страной до сих пор, именуясь — о, у них такие чудные имена! — кажется, Ариаратом? — спросил Сулла.

— Точнее, Ариаратом Седьмым, — молвил Марий.

— Что же там, по-твоему, происходит на самом деле? — не отставал Сулла, заинтригованный очевидной осведомленностью Мария в запутанных родственных отношениях, бытующих на Востоке.

— Я ничего не знаю наверняка, не считая обычных трений между Никомедом Вифинийским и Митридатом Понтийским. Но сдается мне, что молодой царь Митридат Понтийский — занятный субъект. Мне и впрямь хочется с ним повидаться. В конце концов, Луций Корнелий, ему немногим более тридцати, а он уже расширил свои владения, ранее ограничивавшиеся одним Понтом, с таким размахом, что они включают теперь все земли, окружающие Эвксинское море. У меня заранее бегут мурашки по коже, ибо я предвижу, что он причинит некоторое беспокойство и Риму.

Решив, что настало время и ему принять участие в беседе, Публий Рутилий Руф с громким стуком поставил свой кубок на стол и воспользовался тем, что беседующие подняли на него глаза, чтобы заговорить:

— Если я не ошибаюсь, вы полагаете, что Митридат положил глаз на нашу провинцию Азия? — Он степенно кивнул. — Вполне резонно: ведь она так богата! Кроме того, это наиболее цивилизованная область земли — она была греческой с той поры, когда эллины стали эллинами! Только представьте себе: в нашей провинции Азия жил и творил Гомер!

— Мне было бы еще легче представить это себе, если бы ты взялся аккомпанировать себе на арфе, — со смехом произнес Сулла.