Дни чудес - Кит Стюарт (2018)

Потом краем глаза я замечаю, что папа – или Том, как он известен всем прочим, – наблюдает за мной из-за кулисы. На нем его обычный прикид: черные джинсы, рубашка с галстуком и блейзер. Короткие вихрастые волосы уложены с помощью геля, поблескивающего в свете прожекторов. Мои подруги Дженна и Дейзи говорят, что он похож на стареющую поп-звезду – красавчик, но начал немного полнеть, да и в шевелюре мелькает седина. Как бы то ни было, между нами мало сходства. Судя по фоткам, я больше похожа на маму – тощая, довольно смазливая, серые глаза, высокие скулы, которые выпирают еще больше, если нанести румяна. Да, и немыслимые кудряшки, которые Дженна сравнивает со взрывом на макаронной фабрике. Такая копна на голове очень кстати, если играешь пьяную. Во всяком случае, сейчас на лице у папы знакомое выражение безмерной гордости, смешанной с одобрением, и к этому я давно успела привыкнуть. Вот еще одно, что говорят о нем мои подруги: он не похож на других отцов, потому что у него всегда довольный вид. И он способен отвлечься от спортивной трансляции, чтобы выслушать их. Он сопереживает. Очевидно, подобные качества редко встречаются у отцов, и от этого мне грустно.

Папа приводит меня сюда с тех пор, как я начала ходить, а он впервые получил должность руководителя театра. Бывало, он сажал меня на сцену и разыгрывал передо мной разные истории. Он практически научил меня читать, когда мы сидели на сцене под светом единственного прожектора с книжками сказок, которые я обожаю по сей день, а потом и с программными пособиями «Шелест занавеса», «Балетные туфельки», «Город в цвету». То были мои лучшие дни. Иногда он забирал меня после школы и привозил прямо в театр. Пока он разрабатывал программу выступления с какой-нибудь гастролирующей труппой, я с важным видом расхаживала по сцене или с воплями и песнями носилась по проходам в зале. Потом к моему дню рождения мы начали готовить маленькие пьески, которые ставили в драмкружке для наших родных и друзей. Сложилась даже своего рода традиция. В детстве для меня это было очень важно, а теперь кажется, что с тех пор прошла целая эпоха.

Конечно, я страшно хотела попасть в настоящую пьесу, но папа всегда пытался отговорить меня от этой мысли. «Нельзя, чтобы люди думали, будто мы поддерживаем семейственность в искусстве, – говорил он. – Критики разорвут нас на части, как дикие псы». Я всерьез сомневаюсь, что театральный обозреватель местной газеты способен разорвать кого-то на части, особенно если им является добрая семидесятилетняя женщина, обожающая Ноэла Коуарда. Но папа был непреклонен. В прошлом году он не разрешил мне сыграть Сесили в пьесе Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным», говоря, что там есть опасные трюки. На самом деле это полный бред.

Когда наша труппа выбрала для постановки пьесу, в которой была роль пятнадцатилетней девочки, я буквально упросила Салли дать ее мне. Она сказала, что это было бы здорово, но сперва я должна спросить разрешения у папы «по причине здоровья». Я знаю, это потому, что он беспокоится обо мне, а не потому, что считает, будто я плохо сыграю и опозорю его театральную империю. В идеале он желал бы держать меня взаперти в какой-нибудь комнатушке и никогда не выпускать оттуда. Нет, постойте, не так! В идеале он желал бы завернуть меня в пузырчатую упаковочную пленку… О-о господи, не важно! Вы меня поняли. И дело не в том, что я стремлюсь стать кинозвездой. У меня совсем нет амбиций, амбиции – это не мое.