Ты точно знаешь, что с тобой происходит. Твой возраст подтачивает тебя как никого другого. Все твое невежество только для меня.

Дети должны уходить от родителей. Так должно быть. К тому времени, когда ты становишься родителем, ты должен уже пережить это, в чем бы ни была причина твоего ухода. Но родители не должны уходить от своих детей.

Мне нужно кое-что спросить у тебя, говорю я. Как думаешь, ты не будешь против?

С чего мне быть против? Ты качаешь головой. Ты как будто забыла всю свою прежнюю вспыльчивость.

А может, и правда не помнишь.

Ты не споришь со мной. Ты льнешь ко мне, по-свойски, но осторожно. Я чувствую пустоту на месте твоей левой груди.

Ты помнишь, говорю я, зиму, когда пришел Маркус?

Но сейчас же лето.

Да. А тогда была зима. Мы жили на реке. Ты помнишь? Я нашла тебя там пару дней назад.

Ты немного помычала, покачала головой, похлопала меня по коленке. Я не отступала. Мы прожили там всю мою жизнь. Только ты и я. Но однажды пришел человек. Мальчик. И он остался с нами. Не очень надолго, от силы на месяц. И что-то было в реке, не знаю что. Я думаю, мы пытались поймать это.

Правда?

Да.

Я такого не помню.

А ты хоть что-то помнишь?

Ты пожимаешь плечами, запускаешь руки в карманы пижамы и вынимаешь их ни с чем. Ты раскрываешь ладони и показываешь мне. Я отвожу их вниз.

Ты помнишь, что случилось с Маркусом?

Ты берешь мою руку между своими и сильно трешь, а потом дуешь в щель, и я чувствую твое липкое дыхание на коже. Твои касания вызывают у меня шок. Когда-то я – даже не верится – обвивала руками твои ноги и зарывалась лицом в колени. Я приносила тебе найденное в лесу или в воде: речную гальку, листья щавеля, улиток, которых ты готовила с чесноком и маслом. Когда я была юной, ты высоко поднимала шланг, и мы вместе принимали душ посреди тропинки, твои пальцы распутывали колтуны в моих волосах, словно разгадывая загадки.

Внезапно, как по нажатию кнопки, ты в полном сознании. Я вижу, глядя на тебя, что ты все понимаешь, что ты сознаешь все прошедшие годы и что они принесли с собой.

Я должна была понять, когда он впервые пришел, говоришь ты. И наклоняешь голову набок. В нем было что-то такое. Я думаю, что сказала себе, что это похоть, новый вид похоти, потребление. В нем было что-то знакомое, словно я любила его раньше. Я должна была понять.

Река

Начал больше, чем концов, вмещающих их. Где-то ты и отец, который мне не отец, лежите на узкой кровати, еще без страха, сомкнувшись долгой плотью к долгой плоти, устами к устам, как будто один из вас уже при смерти. Где-то я стою в словарном отделе, слушая гудки телефона в пустом морге. Где-то я открываю дверь в коттедж на холме, и ты проталкиваешься мимо меня, высказываясь насчет бежевых обоев, которые здесь с тех пор, как я тут поселилась, насчет заплесневелых водостоков и отсутствия пепельниц. Ты не могла даже купить паршивую машину? А где-то шагает Марго. Здесь я полагаюсь на воображение, на возможности. Я кладу ее слова за щеку и надеюсь, что она не будет против некоторых допущений, приукрашиваний. Где-то она шагает и, пожалуй, слышит меня, как многократное эхо, и думает: это не так. Слушай. Слушай – вот как это было.