Волчья лощина - Лорен Уолк (2016)

В тот день мистер Фаас ехал на рынок. Пара серых тяжеловозов тащила прицеп с яблоками. Яблоки лежали и в мешках, и в ящиках – крупные, спелые, яркие. Он был добрый и приветливый, этот мистер Фаас. Просил называть его по имени – мистером Анселем; мы так и делали. Правда, однажды Генри сказал просто «Ансель», без «мистера» – и получил от мамы подзатыльник.

– Доброе утро, мистер Ансель, – поздоровалась я.

Мы с Руфью играли в «кошачью колыбель» – толстые нитки закручены на пальцах, руки мелькают, нитки запутываются.

Мистер Ансель придержал своих серых лошадей, помахал нам, крикнул «Гут морган» – нечто среднее между английским и немецким «добрым утром». Хоть мистер Ансель и прожил в наших краях лет двадцать, не меньше, немецкий акцент у него никуда не делся.

– Как поживайт, малютка Аннабель, крошка Руффь? – продолжал мистер Ансель. – Поди, фесело фам играцц, в такой-то слаффный утречк?

Мистер Ансель, когда ездил на рынок, одевался очень тщательно, совсем по-воскресному. И брюки, и рубашка, и пиджак на нём буквально хрустели – так хорошо были отутюжены. Шляпа сидела лихо, сапоги сияли на солнце. А уж яблоки он, наверно, по одному тряпочкой начищал, словно ювелиру их предложить собирался.

– Да, очень весело, – подтвердила я.

Тяжеловозы перебирали мохнатыми ногами, хотели снова тронуться в путь. Мигом я очутилась возле них, прижалась к тёплому серому боку, погладила круп.

– Вот бы и мне с вами поехать, мистер Ан-сель! Лошадки у вас такие хорошие!

Руфь стояла в сторонке. Так и вижу её, миниатюрную, хрупкую, с тугой тёмно-каштановой косичкой, в скромной юбочке ниже колена. Руфь побаивалась лошадей – вдруг лягнут? Или укусят – вон какие у них зубы! Папа Руфи работал бухгалтером. Животных они не держали, если не считать полосатого кота.

Позднее только и разговоров было, что о том, какая Руфь кроткая, безобидная. Чем она перед судьбой-то провинилась? Камень угодил ей прямо в глаз. Не камень даже – камушек; в этом-то подвох и таился. Будь камень побольше, лоб Руфи выступил бы щитом. Но, хоть и маленький, камень нанёс серьёзное увечье. Руфь опрокинулась на спину. Кровь хлынула по её щеке. Даже я, сама ребёнок, поняла: всё плохо.

Наверно, так бывает, когда птичка ударяется о стекло, думая, что перед нею настоящее небо. Руфь, совсем как наивная птичка, рухнула замертво, только руки и ноги дёргались словно сами собой. Медленно оседала пыль, взвихрённая падением.

Мистер Ансель соскочил с козел, склонился над Руфью. Со школьного двора доносились крики. Миссис Тейлор выбежала на грунтовку, увидела личико Руфи, бросилась к своему «форду». Руфь тем временем очнулась от шока. Боже, как страшно она кричала. Мистер Ансель взял её на руки, уложил в фордик миссис Тейлор, на заднее сиденье. Машина тронулась, снова взвилась пыль.

– Поехайт сказайт её мутер, – бросил мистер Ансель.

По отвороту наглаженного пиджака расплывалось кровавое пятно. Мистер Ансель тронул вожжи. Перепуганные лошадки пустились рысью. За прицепом остался след из красных яблок, что по одному сыпались из ящика, задетого и накренённого в спешке мистером Анселем.

Откуда-то принесло жирную муху. Она уселась прямо в лужицу крови, стала тянуть кровь своим хоботком. Я смотрела на неё как загипнотизированная. Остальные ребята сгрудились у дороги. Никто ни звука не издал. Генри и Джеймс прижались ко мне. Генри, который отродясь меня не слушался, прошептал:

– Что нам делать?

Без миссис Тейлор мы все были как малые дети. Даже верзилы, что сбились кучкой поодаль, и те, казалось, забыли, что им по пятнадцать лет. Энди я среди них не увидела. И Бетти тоже.