— Марина, — хмуро поправила его.

— Я горжусь тобой, девочка, — неожиданно выдал отец, останавливаясь в нескольких метрах от столика с едой. — Пока твоя мама не завладела всем твоим вниманием, я хочу, чтобы ты знала: о лучшей дочери нельзя было мечтать.

И почему-то я застеснялась. Не сказать, что у меня с Марсом теплые отношения, или я его прямо за отца считаю, но… Вроде ведь и не совсем плохой мужик?

— Спасибо, — выдавила я.

— Риша, детка, — теплые руки мамы обвили мою талию. — Как же ты красива, моя девочка!

— Вы обе — украшение этого бала. — Таким тоном сказал Марс, что мама покраснела. — принесу вам напитков.

— И пирожных, — попросила я.

— И пирожных, — расплываясь в широкой улыбке, пообещал отец.

Наконец мы остались относительно наедине. Если не считать людей вокруг нас. Но нам было фиолетово. Я так соскучилась по маме, что вообще не обращала внимания на окружающую действительность. Обнимала крепко-крепко и никто не смог бы вырвать меня из этих объятий. Покусала бы.

— Я так тобой горжусь, солнышко, — шептала мама, — спасибо тебе, детка.

— Мам, у меня столько новостей. — Честно призналась ей.

Так хотелось пожаловаться на Аэлью, аж зубы сводило. Мама способна меня понять как никто другой.

— Сейчас Марс принесет нам напитки, и мы найдем с тобой нишу, где сможем поболтать вдали от чужих глаз.

— Нишу?

— Так называются небольшие комнатки без дверей, но со скамейками.

— А просто комнатами не судьба назвать? — фыркнула я.

— Ты такая смешная, — рассмеялась мама. — Какая разница, главное, что нам будет где уединиться.

— Леди, прошу. — Отец был великолепен. Сам держал поднос, хотя я видела обслуживающий персонал.

Мы взяли по бокалу, а я и вовсе схватилась за эклер. Не знаю, как Марс угадал с десертом, но именно это проклятое лакомство мне снилось ночами. А еще жаба, которая садилась на грудь и душила меня. Двадцать баллов за эклер, подумать только!

— За вас, мои прекрасные леди! — Произнес Марс, и мы чокнулись бокалами.

Восхитительный лимонад напомнил мне вкус детства, когда еще продавалась газировка на розлив и мама покупала мне стаканчик. Мне, наверное, лет пять было, если не меньше. Барбариска, самая настоящая!

— Извини, Марсэмиар, мы отойдем. — Произнесла мама.

— Только не пропадайте надолго. — То ли попросил, то ли приказал.

Я так и не поняла, потому что мама, схватив блюдо с пирожными, повела меня прочь из залы.

Немного поплутав, мы нашли удобное местечко. А мама и вовсе достала камушек. И хитро подмигнув, положила его на порог. Я так полагаю местная заглушка, чтоб никто ничего не услышал. Вот и славно.

— Присаживайся, детка, — мама похлопала рядом с собой. — И рассказывай, что там у тебя стряслось за эти две недели.

И кран прорвало. Мне кажется, я за эти полчаса столько всего наговорила, сколько еще ни разу не приходилось.

Мама не перебивала, слушала внимательно, иногда подсовывала мне эклер, давала запить его лимонадом, иногда гладила по волосам, совсем как в детстве. А когда я выдохлась, улыбнулась и ласково спросила.

— Он так сильно тебе нравится?

— Кто? — не поняла я.

— Лейнард.

— Э-э…— выдала умную мысль. — В определённом смысле он мне очень симпатичен.

— И ты влюблена.

— Не уверена, — не стала лгать. — Скорее тут вариант как с Костиком.

Произнося это, я понимала, что мама начнет улыбаться. Да и сама я любила посмеяться над своей первой то ли влюбленностью, то ли дикой симпатией к мальчику Косте, учившемуся со мной всего один класс — первый.

— Костин хвостик, — вспомнила мама мое прозвище.

Ну да, я таскалась за этим Костей везде. Правда больше ничего не делала, только таскалась. Бедный мальчик. В семь лет уже точно знал, что такое сталкерство.

— Очень красивый мальчик.