А вот второй мужчина заставил непроизвольно поежиться от холодка, пробежавшегося по позвоночнику. Ниже Тьерри на голову, да и Рене тоже, но зверь внутри него слишком силен. Из черных глаз, которые, казалось, поглощали весь свет, выглядывал его зверь, цепко и бесстрастно оценивал меня. Моя волчица, почувствовав этот взгляд, жалобно заскулила внутри и нервно заворочалась. Только поймав его взгляд и отметив тонкие губы, поджатые в жесткую непримиримую линию, невольно задвинулась за спину Рене, не выпуская его руки. Судорожно сглотнув, убирая привкус страха, отметила, что мои маневры вызвали недоумение у Жака. Он удивленно поднял бровь и раздвинул губы в удивительно мягкой улыбке, от чего я облегченно выдохнула, заставив усмехнуться уже всех мужчин, а Тьерри довольно пробасил, обращаясь к Жаку.

— Ты заметил, Жак, она испугалась тебя, а не меня. Так что я делаю успехи! А тебе еще учиться и учиться правильно себя вести с женщинами.

Милана расхохоталась и ткнула мужа кулачком в живот, от чего тот притворно охнул и сграбастал ее в объятия, приподнимая над полом. Жак, как показалось, немного покраснел, что вообще ввело меня в ступор, и протянул ладонь первый, чтобы поздороваться. Но не успела я протянуть свою в ответ, как тишину зала нарушил предупреждающий рык Рене. Жак, ни сколько не обижаясь, лишь представился и, подхватив Маризу на руки, вернулся к своему креслу, усадив ее к себе на колени. Как недавно рассказывали Поль с Рене, ей в жизни тоже очень сильно досталось, что практически сломало ее, но Жак вернул ее к жизни, а она одарила его своей любовью.

Милана, выяснив у нас, голодные мы или нет, распорядилась накрыть в этой комнате ужин. Пока готовили стол, мы сидели возле камина, и по просьбе семьи я рассказывала о своей жизни. Женщины искреннее и сочувствующе ахали и охали, даже пару раз утирали слезы, я поняла, что мы однозначно подружимся. Милана отличалась взвешенной рациональной позицией по всем вопросам, а вот Мариза напоминала пугливого и эмоционального зайчонком. В ее глазах то искрился смех, то плескался ужас, то отражались удивление и сочувствие. Под взглядами этих девушек все, о чем я рассказывала, уже не казалось таким ужасным, и чувство одиночества совсем растаяло. Я именно в этот момент поняла, что действительно обрела семью и друзей.

Я почти закончила рассказывать о своих похождениях, когда увидела как в кресле, стоящем рядом с Тьерри и Миланой, кто-то зашевелился, и тут же из-за высокого кожаного подлокотника показалась заспанная мордашка черноволосой и сероглазой девочки, потирающей глазки. А затем и вторая малышка, цепляющаяся за плечо первой, только у этой глазки черные как у папы. Но в остальном они похожи как две капельки воды. Сладко зевнув, демонстрируя белоснежные зубки, они заметили меня, под нежные улыбки присутствующих неловко сползли с кресла и наперегонки рванули в мою сторону. Рене захохотал и подхватил одну из них, подбрасывая вверх и тут же подхватывая. Вторая, добравшись до меня, стала карабкаться ко мне на колени, и я решилась ей помочь. Я так давно не общалась с детьми, что даже не знала, что с ними делать, но эти два чуда меня покорили с первого взгляда. Девочка меня всю ощупала, изучила и, важно засунув палец в рот, недовольно уставилась на отца с матерью.

— Наши девочки — Лиссиана и Елена, — представила юных принцесс Милана, затем, улыбаясь, уверила Лиссиану, сидящую у меня на коленях, — Мы скоро будем кушать.

И на личике девочки тут же заиграла довольная улыбка, и палец был забыт. Рене, затискав Елену, или Лену, как ее звала Милана, отдал ее Тьерри, который прижал дочь к груди с таким выражением, словно это восьмое чудо света.