Наверное, я сразу решил убить его. Лишь только я услышал о смерти миссис Феррар, как тут же почувствовал уверенность, что она ему все рассказала перед смертью. Найдя его в таком волнении, я подумал, что, возможно, он знает правду, но не верит, хочет дать мне возможность оправдаться. Поэтому я вернулся домой и принял меры предосторожности. Если его волнение оказалось бы связанным только с Ральфом, что ж, они ничему бы не помешали. Диктофон он отдал мне за два дня перед этим для регулировки. В нем что-то не ладилось, и я убедил его не отсылать аппарат назад, а дать мне для починки. Я добавил к нему свое приспособленьице и захватил с собой в чемоданчике. В общем, я доволен собой как писателем. Можно ли придумать что-нибудь более изящное: «Было без двадцати минут девять, когда Паркер принес письма. И когда я ушел от Экройда без десяти девять, письмо все еще оставалось непрочитанным. У двери меня охватило сомнение, и я оглянулся – все ли я сделал, что мог?»

Ни слова лжи, как вы видите. А поставь я многоточие после первой фразы? Заинтересовало бы кого-нибудь, что произошло за эти десять минут?

Когда, уже стоя у двери, я обернулся и в последний раз окинул все взглядом, осмотр удовлетворил меня. Все было готово. И на круглом столике стоял диктофон, заведенный на девять тридцать. (Приспособление, которое я сделал для этого, было довольно хитроумным, построенным по принципу будильника.) А кресло я поставил так, что диктофон не был виден от двери.

Должен признаться, что встреча с Паркером у самых дверей напугала меня, что я честно и записал. А потом, когда тело было найдено и я послал Паркера звонить в полицию, – какой точный выбор слов: «Я сделал то немногое, что требовалось». А требовались совсем пустяки – сунуть диктофон в чемоданчик и поставить кресло на место. Мне и в голову не приходило, что Паркер заметит эту перестановку. В состоянии такого волнения логически он не должен был видеть ничего, кроме трупа. Но вот что значит глаз квалифицированного слуги! Этого я не учел.

Жаль, не знал я заранее, что Флора будет утверждать, будто видела своего дядю живым без четверти десять. Это привело меня в крайнее недоумение. Впрочем, мне на протяжении всего этого дела не раз приходилось недоумевать. Ведь создавалось впечатление, что все так или иначе приложили к нему руку.

Больше всего я боялся Каролины. Мне все казалось, что кто-кто, а она догадается. Как странно, что она в тот день заговорила о моей «слабохарактерности».

Но она никогда не узнает правды. Как сказал Пуаро, остается один выход… Я могу положиться на него. Он и инспектор Рэглан сумеют сохранить все в тайне. Мне не хотелось бы, чтобы Каролина узнала. Она любит меня, и, кроме того, она горда… Моя смерть будет ударом для нее, но любое горе утихает…

Когда я кончу писать, мне останется запечатать рукопись и адресовать ее Пуаро… А затем – что выбрать? Веронал? Это было бы своего рода возмездием. Хотя за смерть миссис Феррар я не считаю себя ответственным. Она была прямым следствием ее поступков. Мне не жаль ее.

Себя мне тоже не жаль. Значит, пусть будет веронал.

Досадно только – зачем понадобилось Эркюлю Пуаро, уйдя на покой, поселиться здесь выращивать тыквы?