Незваный гость - Татьяна Коростышевская (2021)

Обязательных приветствий в письме не было, как и абзацев и заглавных букв.

«Плохо дело, — писал покойный, — обложили твари злобные, заморочили».

Дальше шло нечто неразборчивое. Голоса? Точно, «…загробный голос будто из подпола…» Тыщщи? Это, наверное, тысячи. Многие тысячи там припрятаны. Где там? Под полом? Еще какие-то он и она. Он грозился, а она хохотала демонски.

О покойниках плохо думать нельзя, но кто так предсмертные послания пишет? Вот я, например, список с именами составлю подробный, чтоб после сыскари сразу знали, кого допрашивать.

Внизу странички стояло:

«Ежели, вашбродь, Степку вашего оговаривать примутся, что сам в петлю на осиновом суку полез, то не верьте, не таков я человек, и не поминайте лихом».

Выпрямившись и отдав письмо для изучения Зорину, я обратилась к шефу:

— С каких пор господин Блохин должность пристава занимал?

— Три с половиной, почти четыре года.

— Писал часто?

— Не часто, но регулярно. Предвосхищая вопросы, Евангелина Романовна, переписку такого рода я хранить обыкновения не имею. Поэтому придется вам обойтись устным пересказом. Степан мой родом из тех мест, хутор его, к несчастью, полностью обезлюдел, поэтому Блохин попросился служить в Крыжовене и был тем доволен. Его письма, исключая последнее, были толковы и благодушны. Жизнь в провинции ему нравилась, местные жители проявляли приветливость, природа… — Крестовский махнул рукой. — Чистая идиллия. В прошлом году среди обычной буколики стали появляться разные околослужебные вопросы. Просил, к примеру, проверить некоего господинчика, бойкую торговлю паровозными акциями наладившего.

— Ветку железнодорожную до Змеевичей добросили, — сказал Мамаев, уже разглядывающий со вниманием настенную карту, — как раз в это время.

— Как звали господинчика? — спросила я.

— Федор Игнатьевич Химеров, — без запинки ответил шеф, — мещанин, родом из Нижнеградской губернии, действительно маклер.

На всякий случай я это все записала.

— Еще что Блохин спрашивал?

— Просил прислать ему чародейских стекол, сквозь которые рунную вязь разглядеть можно.

— То есть сам он чародеем не был? — спросила я для проформы.

— Был, Геля.

Дернув на себя ящик стола, я достала свои очки с чародейскими стеклами, водрузила их на нос и отобрала письмо у присевшего на освободившееся подле меня место Ивана. Я-то ни разу не чародейка.

— Теперь видишь? — спросил Зорин с сочувствием и показал, куда смотреть. — Это аркан на Семена, чтоб только он конверт распечатать мог, это на скорость. Он, кстати, наложен прескверно.

— Вот-вот, — поддакнул шеф. — А как тебе, Ванечка, призыв к стихиям с ошибкой в каждом втором символе?

— Он для чего? — сняла я очки.

— Не для чего, — ответил Зорин. — Он пустышка, навроде детской считалочки.

— Мнемотехника. — Семен сочувствие ко мне, чарами обделенной, тщательно скрывал. — Помогает неофитам запомнить графический рисунок основных рун.

— А еще, — зловеще протянул Эльдар, стоя у карты, — ходят среди нашего вида колдунского слухи, что бережет сей призыв нас от безумия чародейского. Сдается мне, сыскарики, наш Степан покойный разум по капле терял и того боялся.

Эльдар Давидович воткнул в карту алый бумажный флажок, будто точку в разговоре поставил, вернулся к столу, прогнал Зорина, сел рядом со мной.

— На месте разбираться надобно. — Крестовский оглядел нас по очереди. — Прибыть в Крыжовень инкогнито, осмотреться, народ расспросить. После войти в контакт с местным присутствием, бумагу официальную им показать. Что-де прибыли из столицы одного из нижних чинов до пристава повысить.

— Перфектно, — решила я и смешалась под укоризненным взглядом начальства.

Мое паразитное словечко Семен Аристархович не обожал.