Плечом к плечу мы с Зои перепрыгнули через ручей, опоясывающий голый холм. На нем уже гудели женские голоса, сливаясь в унисон. Пригнувшись за высоким пнем, я обнажила навахон и прижала лезвие к бедру. Палисандровая рукоять горела огнем, как и я сама, заряженная заговоренной морской солью, которой щедро сдобрила тако, пока Зои не видела.

– Там, – шепнула она, показывая на высокое кострище, вокруг которого, словно наяды, плясали ведьмы.

Хоровод белоснежных туник и распущенных волос, которые трепал мартовский ветер. На голове каждой ведьмы был символ ее животного-тотема: ободок с оленьими рогами, настоящие заячьи уши, заколки из лисьего меха и даже венки из зубов косули. Их пение звучало звонко и весело, а искры пламени разлетались, как конфетти. Все это можно было принять за безобидную лагерную вечеринку, если бы не низкий алтарь из серого гранита и мужчина, привязанный к многовековой плакучей иве джутовыми веревками. Мускулистый и рослый, с голым торсом и длинными лохматыми волосами, он походил на зверя, пытающегося сорваться с привязи. Удивительно, как его крики не сбивали ведьм с такта: они будто не замечали пронзительных рыданий, продолжая праздновать под ликом круглой луны.

– Здесь слишком мало ведьм… Ковен Авроры гораздо больше. Видимо, в ритуале участвуют лишь ее приближенные. Погляди! И нет ни одного колдуна, – шептала Зои у меня под ухом, отодвинув в сторону ветви шиповника, чтобы открыть себе обзор. – Я слышала, будто ковен Шепота не приглашает мужчин, а использует их только для продолжения рода. Если рождается девочка – ее забирают в ковен, а если мальчик – оставляют на воспитание мужчине или приносят в жертву лесным духам. Неужто сплетни не врут? – поежилась Зои, но меня волновало совсем не это.

– Я не вижу Аврору, – сказала я, крутя головой и надеясь, что в толпе собравшихся ведьм вот-вот промелькнет копна вишневых волос. – Где же она?

Песнь неожиданно смолкла, и я затаила дыхание. Воцарилась тишина. Ее нарушали лишь треск костра и бессильное мычание мужчины, уже сорвавшего голос. Ковен остановился, а затем все выстроились магическим кругом, освобождая вокруг всколыхнувшегося огня пространство. В центр вошла фигура в длинной лиловой накидке с капюшоном. Я мгновенно узнала ее.

От сердца у меня отлегло. Месть все-таки свершится.

– Сестры! – Громкий голос Авроры распугал птиц, дремлющих на верхушках деревьев, и связанный мужчина притих, с любопытством разглядывая ее фарфоровое лицо, когда она сбросила капюшон. Даже в те моменты, когда смерть дышит людям в затылок, они не могут устоять перед красотой и пленом аметистовых глаз. – Мы собираемся каждый месяц, чтобы запустить колесо нашей жизни заново, но сегодня особенная ночь – ночь Заячьей луны. Это значит, что наше колесо раскрутится с удвоенной силой! Славься Идунн, жена Ивальди, мать юности нашей, вечная дева и хранительница сладких плодов!

– Славься, Идунн!

Ковен вторил ей хором. Аврора скинула лиловое одеяние, и его тут же подобрала низкорослая ведьма, похожая на белокурую фею, которая следовала за своей Верховной по пятам и подбрасывала в костер связки душистых трав. Белое, точно свадебное, платье с ажурной вуалью доходило до колен Авроры, но просвечивало так безбожно, что я видела даже то, чего видеть не хотела вовсе. Фигура у нее была поистине великолепной: точеная и округлая, будто ее слепили из глины по своему подобию греческие боги. От щиколоток до острых ключиц тянулись ровные метки атташе: где-то выцветшие, а где-то совсем свежие, черные. Лишь руки Авроры были скрыты под неизменными замшевыми перчатками, смотрящимися вульгарно на фоне ее свободных одежд, отдающих дань природе-матери.