Вика сообщала, что не держит на Ярослава зла, что одно время ей хотелось отомстить и придумать ход с беременностью, но потом она поняла, что насильно мил не будешь.

Так же Снежная королева в последних строчках выражала надежду, что в будущем, если ему всё надоест, он может попытаться достучаться до той, кого сейчас отвергает.

От письма веяло грустью, перемешанной со злым отчаянием, припорошенным слезами боли. Наверное, пиши Вика от руки, это было бы заметнее.

Тут бы строчка предательски съехала со строки, непременно стали бы видны размытые буквы, и от бумаги пахло бы духами брошенной женщины. А так — деловая вещь, распечатанная на принтере со штепселем электронной почты в верхнем правом углу.

— Она любит тебя, — произнесла я, отдавая письмо.

— Может быть, — ответил Яр. — Хочу, чтобы ты поняла. Я показал это не для того, чтобы похвастаться или вызвать ревность. И уж тем более не для того, чтобы огорчить. Я хочу быть честным, насколько это возможно. Для меня очень важна прозрачность отношений. Не знаю, как ещё сказать!

Яр поджал губы и нахмурился. Он говорил всё это, меряя шагами комнату, пару раз заходил на кухню глотнуть воды из-под крана и старательно избегал моего взгляда.

И чем дольше говорил, тем больше я улыбалась. Видимо, он не привык что-то долго объяснять. То, что считал само собой разумеющимся, и раз для меня сделали исключение, то уже хорошо. Для начала выслушаю до конца.

— Я любил Вику, любил, как умел. Я сейчас скажу об этом, и больше ты никогда от меня про неё не услышишь. Ни плохого, ни хорошего. Эту тему надо прояснить и сдать в архив, в самый дальний угол, чтобы больше не доставать. Я никогда бы не бросил её, не завёл бы отношений на стороне, потому что это неправильно.

Яр, наконец, сел на диван, но уже через минуту вскочил и подошёл ко мне.

— Герда, — он взял меня за руку так аккуратно будто я была бумажной фигуркой, что может смяться от самого нежного прикосновения. — Когда мне было четырнадцать, я узнал, что моя мать и отец ведут двойную жизнь, и меня это покоробило. Конечно. Ты скажешь, что это не моё дело, но я посчитал, что все наши собрания за ужином, совместные выезды на пикник или на море, это ширма, за которой они скрывают скуку. Вроде как считают меня за дурочка, смотрящего на кукольный театр и верящего, что актёры живые. Мол, он всё равно не поймёт. И начала всё это моя мама.

— Возможно, они хотели как лучше, — вставила я.

— Но лучше не стало. Я узнал, что у матери есть постоянный любовник, выследил их, хотел всё рассказать отцу, а потом выяснилось, что у него давно своя история. Тогда я послал их всех к чёрту и сорвался в эту историю с наркотиками. Мне было обидно, что они считают меня не способным понять, что люди могут расходиться, и что всерьёз полагают, будто я поверю в их совместные выезды. Словом, я не приемлю двойную жизнь.

— Настя говорила, что ты изменял Вике, — аккуратно затронула я ту тему, которая давно тревожила меня. Хотелось услышать, что всё это наговоры, но Яр не стал отрицать:

— Было дело, но я никому ничего не обещал. Разовые акции и то, после того, как я узнал, что любимая хотела уйти от меня и подготавливала запасной аэродром. Тогда я простил, сложно было, но я видел, что она искренне жалеет. Всё это от отчаяния. Спрашивай всё, что хочешь, сейчас, потом я уже не отвечу.

Я колебалась. На языке вертелись слова, которые могли развести меня с Ярославом, но промолчать означало согласиться помалкивать и дальше. А это было не в моём характере.

— Я не прощу измену. Если ты хочешь погуливать на стороне и не видишь в этом проблему, то давай лучше и не начинать.

Мне захотелось зажмуриться или перемотать этот кусок плёнки, как в старом черно-белом кино. Раз — и всё хорошо, герои уже пришли к соглашению, в семье мир и лад. Но я выстояла и посмотрела на Яра, чтобы заметить, смутится ли или стушуется. Ложь я замечу, психолог всё-таки, и не самый последний.