Главный коридор подводки длинен, но узок; его разделяют несколько металлических дверей с массивными петлями и герметичными замками. Они нужны, чтобы перекрывать отсеки, если понадобится. Они не позволят всему судну наполниться водой и затонуть. Но эти двери тем не менее меня не успокаивают. Я постоянно думаю о смерти на дне океана, в замкнутом гробу. Даже Килорн, выросший на воде, кажется, встревожен. Тусклые лампочки на потолке светят странно, отбрасывая тени на его лицо, которое кажется старым и измученным.

Другие бойцы Гвардии как будто нимало не волнуются. Они целеустремленно расхаживают по лодке. Алые шарфы и платки сброшены – я вижу лица, полные мрачной решимости. Люди куда-то несут карты, подносы с медицинскими принадлежностями, бинты, еду, иногда даже оружие, все спешат и переговариваются. Но при виде нас они останавливаются и прижимаются к стенам, давая мне столько места, сколько возможно в узком коридоре. Самые смелые смотрят на меня, пока я хромаю мимо, но большинство держат глаза опущенными.

Некоторым, кажется, очень страшно.

Они боятся меня.

Я хочу поблагодарить их, как-нибудь выразить свою глубокую признательность каждому мужчине и каждой женщине на этом странном судне. «Спасибо за службу» чуть не срывается с моих губ, но я стискиваю зубы, чтобы удержаться. «Спасибо вам за службу» – так пишут в извещениях, в письмах, которые отсылают родителям, сообщая, что их дети погибли на бессмысленной войне. Сколько раз я видела, как люди рыдали над этими словами? И сколько еще родителей получат похоронки теперь, после введения Мер, когда Мэйвен начнет отсылать на фронт совсем юных солдат?

«Нисколько, – говорю я себе. – У Фарли есть план, а еще мы разыщем новокровок – тех, кто похож на меня. Мы что-нибудь придумаем. Мы должны что-то сделать».

Бойцы Гвардии, прижавшись к стенам, негромко переговариваются, когда я прохожу мимо. Даже те, кто не в силах на меня взглянуть, перешептываются, не удосуживаясь понижать голос. Наверное, они считают, что это комплимент.

Эхо перекатывается, отскакивая от железных стен: «Девочка-молния». Эти слова звучат как проклятый шепот Элары, проникая в мозг. «Девочка-молния. Так она называла меня, так звали меня ОНИ».

Нет. Они ошибаются.

Невзирая на боль, я выпрямляюсь во весь рост.

Я уже не девочка.

Шепот преследует нас всю дорогу до лазарета; там, у закрытой двери, дежурят двое. Они заодно наблюдают и за неуклюжей металлической лестницей, которая уходит в потолок. Другого входа и выхода в этой огромной плавучей пуле нет. У одного из караульных медно-рыжие волосы, совсем как у Тристана, хотя он гораздо ниже ростом. Второй массивен, как валун, у него коричневая кожа, косо прорезанные глаза, широкая грудь и крепкие кулаки, не хуже чем у сильнорука.

Они кивают, завидев нас, но, к моему облегчению, не удостаивают меня ничем, кроме взгляда. Вместо этого они поворачиваются к Килорну и ухмыляются ему, как давние приятели.

– Так быстро вернулся, Уоррен? – посмеиваясь, спрашивает рыжий и многозначительно играет бровями. – А Лена уже сменилась.

«Лена?» Килорн заметно напрягается, но ни единым словом не выдает своего смущения. Он тоже ухмыляется. Но я знаю его лучше, чем кто бы то ни было, и вижу, что ему неловко. Подумать только, он тут с кем-то флиртовал, пока я лежала без сознания, а раненый Шейд истекал кровью.

– Он и без хорошеньких медсестер не умрет от одиночества, – говорит крепыш.

Его низкий голос разносится по всему коридору и, возможно, достигает помещения, где находится Лена.

– Фарли еще на обходе, если она вам нужна, – добавляет он, указывая большим пальцем на дверь.

– А мой брат? – спрашиваю я, выпустив руку Килорна. Колени у меня чуть не подгибаются, но все-таки я стою. – Шейд Бэрроу.

Улыбки дежурных гаснут, сменяясь официальным выражением лица. Как будто я снова оказалась при дворе. Крепыш хватается за дверь и возится с замком, чтобы не смотреть на меня.