Восхищенная столь оптимистичным подходом жена ласково похлопала сквайра по плечу. Ей ли не знать, как раздражает нынешнего супруга ее старшая дочь? Увы, о чем она только думала, когда выходила за итальянца? Конечно, она была так юна, а Алессандро Таработти казался таким красавчиком… Но в Алексии проглядывало что-то еще, какая-то возмутительная независимость, в которой миссис Лунтвилл не могла винить исключительно первого мужа. Однако и себя считать виноватой она, конечно же, решительно отказывалась. Такой уж, видно, Алексия уродилась на свет — набитой логикой, разумом и резкими словами. В который раз миссис Лунтвилл пожалела, что ее первое дитя не родилось мальчиком; это существенно облегчило бы жизнь всей семье.

При обычных обстоятельствах ни одна благонравная юная леди не должна прогуливаться по Гайд-парку в одиночестве, не сопровождаемая матерью или, возможно, одной-двумя пожилыми родственницами. Но мисс Таработти полагала, что это правило не имеет к ней отношения, поскольку она была старой девой, причем столько, сколько себя помнила. В особо неприятные моменты ей казалось, что она прямо-таки родилась старой девой. Миссис Лунтвилл даже не озаботилась тем, чтобы устроить старшей дочери подобающий первый выход в свет или дебютный сезон. «Право же, дорогая, — сказала ей тогда мать до невозможности высокомерным тоном, — при твоей-то коже и носе просто нет смысла идти на расходы. Мне надо думать о твоих сестрах». Так в возрасте пятнадцати лет Алексия, нос которой был не слишком велик, а кожа не особенно смугла, была сброшена с матримониального счета. Не то чтобы она и впрямь грезила о узах брака, но все же было бы приятно думать, что, если ее мнение переменится, она смогла бы обзавестись супругом. К тому же Алексия любила танцевать, действительно любила, и поэтому ей хотелось хотя бы на одном балу оказаться в числе танцующих, вместо того чтобы вечно отсиживаться в углу. Сейчас она посещала балы исключительно в качестве компаньонки младших сестер и практически не вылезала из библиотек. Зато, имея статус синего чулка, она имела полное право бродить по Гайд-парку в одиночестве, и возражать против этого осмеливались разве что отъявленные ревнители традиций. К счастью, подобные ретрограды, вроде писак из «Монинг пост», не знали ее имени.

Но этим утром, как ни странно, в ушах у Алексии еще звучали резкие реплики лорда Маккона, и потому она не решилась отправиться на прогулку в одиночестве, несмотря на ранний час и ярко светившее солнце. Посему она прихватила с собой неизменный парасоль (от солнца) и мисс Айви Хисселпенни (из уважения к уязвимым чувствам лорда Маккона). Мисс Хисселпенни была хорошей подругой мисс Алексии Таработти. Их знакомство длилось достаточно долго для того, чтобы у обеих пали хорошо укрепленные бастионы, защищающие территорию душевной близости.

И когда Алексия послала узнать, не желает ли Айви пройтись, та прекрасно поняла, что прогулка — всего лишь маскировка для чего-то важного.

Айви Хисселпенни была жертвой несчастного стечения обстоятельств, из-за которых она считалась почти-что-хорошенькой и почти-что-богатенькой. Вдобавок она страдала кошмарным пристрастием к дурацким шляпкам. Алексии было сложнее всего выносить именно эту черту характера Айви. Однако в целом она считала приятельницу спокойной, дружелюбной и, самое главное, прекрасной спутницей во всякого рода перемещениях.

Айви же нашла в Алексии барышню интересную и умную, порой слишком откровенную для ее чувствительной натуры, но преданную и добрую даже при самых неприятных обстоятельствах.

Она приучилась считать прямоту Алексии забавной, а Алексия почти смирилась с мыслью, что шляпки близких подруг — это, в общем-то, их личное дело. Таким образом они привыкли игнорировать неприятные особенности друг дружки и достигли почти полной душевной гармонии между собой. Вот и на сей раз в Гайд-парке разговор двух барышень развивался в привычном обеим ключе.