Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Ладно. Раз уж такой день, что всех прощают… Ты подлый клятвопреступник, но ладно. Видно, такова была моя карма – связаться с «благородным мужем». Я ведь понимаю. У тебя не было выбора. Я помню твои слова: «Благородному мужу только кажется, что у него есть выбор».

– Выбор есть. Можно перестать быть благородным мужем. И теперь всё. Я стану просто мужем. Я буду жить только для тебя – и для дочки.

Я киваю на твое оттопыривающееся пальто.

– Для сына, – поправляешь ты. – Я хочу мальчика, и будет мальчик. Но амнистия тебе объявляется при одном условии. Ты должен рассказать мне про свою поездку. С того самого момента, как после встречи в Таганроге ты трусливо решил, что не станешь со мной объясняться и уедешь тайком. Я знаю лишь, что ты послал телеграмму Масе, и он, иуда, ничего мне не сказав, отправился на встречу с тобой. Что было потом? Рассказывай со всеми подробностями.

И я начинаю рассказывать.

…Самый дальний перрон харьковского Южного вокзала, отведенный для нужд штаба Добровольческой армии, охранялся специальными караулами. Там обыкновенно стоял поезд командующего. Оттуда должен был отправиться и я.

Когда на платформу пропустили Масу, я объяснил ему, куда и зачем еду. Попросил наврать тебе что-нибудь успокоительное. Передал записку про Романова, которую следовало вручить генералу Гай-Гаевскому. Про Скукина не сказал, потому что Маса вполне мог рассчитаться с мерзавцем по-своему, а это в мои планы не входило. Пусть заговорщика судит трибунал. Да и трудно было бы объяснять – Скукин всё время торчал рядом. Ему поручили организовать мою поездку.

– Если до срока, названного профессором Либкиндом, я не вернусь или если возникнет какая-либо опасность, увози Елизавету Анатольевну в Крым, – говорил я Масе. – Ждите меня там две недели. Ни в коем случае не дольше. Потом отправляйтесь в Швейцарию.

– И будем вас ждать там?

– Именно так.

В глазах у Масы что-то мелькнуло, и мне вдруг ужасно захотелось его обнять. Представляю, как он перепугался бы. Вместо этого я сделал правой рукой обманный финт, а левой шлепнул его по лбу.

– Атари! Я опять выиграл.

Это у нас с ним старинная игра: один наносит внезапный удар, а второй должен отбить.

– И ни разу честно! – сказал Маса.

Я видел, что ему ужасно хочется поехать со мной, но он понимает, что должен оберегать тебя.

Тут к Скукину подошел долговязый офицер в черной кожаной тужурке, что-то вполголоса доложил.

– Эраст Петрович, мотодрезина готова. Можно отправляться, – сказал Скукин.

– Всё, пора.

Я кивнул Масе, он мне поклонился, и мы расстались.

У генерала Гай-Гаевского, энтузиаста железных дорог, на вокзале имелся целый транспортный парк: от тяжелого бронепоезда для фронтовых выездов со всем штабом до одиночных локомотив-вагонов и легких дрезин для коротких перемещений по тылу. Я выбрал самую маленькую из них – просто кабину с автомобильным двигателем.

– Вы уверены, что вам не нужно никакого сопровождения? Даже водителя? – не в первый раз спросил Скукин.

– Уверен, – ответил я, не глядя на полковника. Люди подобного склада всегда вызывали у меня отвращение.

Вдруг впереди, чуть поодаль, я заметил сцену, для режимного объекта очень странную.

Мотодрезина

Там стояла автомотриса: трамвайный вагон, приспособленный для езды по рельсам, – еще одно транспортное средство из коллекции Гай-Гаевского. Мальчики в синих шинельках, с одинаковыми чемоданчиками в руках дисциплинированно поднимались по лесенке, каждого подсаживали две дамы.

– Вы знаете, как мы с Владимиром Зеноновичем относимся к детям из Калединского приюта. Командующий распорядился эвакуировать сироток в Крым, – пояснил Скукин, поймав мой взгляд. – Там теплее. Не беспокойтесь, они сейчас отправятся, и путь очистится.