Так как фасолины она затолкала чуть ли не до самых до извилин, то вытаскивали их долго. Сначала мама надавливала на них сверху, чтобы они чуточку сместились вниз, а Гаянэ отбивалась и орала: «Дидада, мне и дак ходошо». Потом мама пыталась подцепить их ногтем и Гаянэ уже не отбивалась, потому что на ее крик примчалась Ба и пригрозила, что если она будет капризничать, то Ба саморучно извлечет фасолины. Гаечка смотрела на Ба громадными золотистыми глазами и тихонечко поскуливала:

— Тодько не Ба!

— Бедный ребенок, — сокрушалась Натэла и спешно убирала в квартире все, что может пролезть в ноздри Гаянэ.

— Дети, — спрашивала она, — а лото убирать?

— Убирать, — говорили мы, — и нарды тоже спрячьте, а то она однажды игральные кости себе в нос запихала, пришлось ехать к врачу.

— И нос вроде у ребенка совсем маленький, — удивлялась Натэла.

— Зато ноздри растягиваются будь здоров. Натренировала, — объясняли мы.

А потом на город надвинулась густая южная ночь, и небо обсыпало большими гроздьями ярких звезд.

— Надо же, в Адлере такие же звезды, как у нас, — удивлялись мы, — вон Большая Медведица, а вон Маленькая.

— Ну конечно, а вы думали, что мы в другой галактике живем? — смеялась Натэла.

Потом нас отправили спать, и мы долго не могли уснуть, возбужденные перелетом и новыми впечатлениями, и слышали сквозь полудрему, как папа с Гоги играют в нарды.

— Сейчас я тебе мастер-класс покажу, — сказал папа.

— Яйцо курицу учит, — хмыкнул Гоги.

— Вы тут посоревнуйтесь, а потом я разгромлю победителя, — подсел к ним дядя Миша.

— А я потом тебя разгромлю, — сказала Ба, и все расхохотались. Кроме Гоги. Гоги не знал, что Ба играет в нарды с детства, и редкому счастливчику удается ее обыграть.

— Натэла, — встрепенулся он, — принеси Мише мой синий жакет, а то вдруг ему холодно.

— Мне не холодно, — успокоил его дядя Миша.

— Ничего, пусть рядом полежит, — не дрогнул Гоги и кинул кости: — Готовься к проигрышу, Юрик. Ду-ек[7].

— Шикарный старт, — захохотал папа.

Мы лежали с закрытнлми глазами и прислушивались к звукам, которые лились в распахнутые окна спальни. Где-то совсем близко шумело море, ночь накрыла город темным звездным куполом, мама с Натэлой в два голоса пели «А напоследок я скажу»…

— Скажешь — не скажешь, все равно победа будет моей, — комментировал их пение Гоги.

— Хорошо-то как, — шепнула Манька.

— Угум, — промычали мы в полудреме.

Впереди были две недели замечательного, полного удивительных приключений отдыха.

* * *

Наутро, сразу после завтрака, мы отправились на пляж. Идти было недалеко, минут двадцать неспешным шагом. Огромное, густое, безбрежное Черное море разом обрушило на нас все свое великолепие.

— Ух ты, — задохнулись мы, — красота-то какая.

— Смотрите, народу как много, и все почти голые, — радовалась Каринка.

— Пахалеоод, самалеооот, деревоооо, пысоооок, много-много водыыы, — степным акыном перечисляла увиденное Гаянэ.

Мы расстелили пляжные полотенца, быстренько скинули наши платьица и остались в купальниках. Каринка в красном, я в голубеньком, а Маня в желтеньком, раздельном. Мы с Каринкой по очереди заглянули ей в лифчик.

— У тебя там ничего нет, — разочарованно протянули мы.

— Это на вырост, — важно сказала Манька и поправила лифчик, — в следующий раз я приеду на море уже с титьками.

— Где ты таких слов набралась, — рассердилась Ба, — надо говорить не титьки, а грудь.

— Ну, значит, с грудями приеду.

— Горе луковое, — вздохнула Ба и стянула через голову платье в мелкий цветочек.

— Хихихи, — захихикали мы.

На Ба был большой закрытый синий купальник в малиновые разводы. Грудь у Ба заканчивалась ровно там, где начинался живот, а живот плавно перетекал в бедра.

— Ба, я и не знала, что ты такая толстенькая, — прыснула я.

— Наринэ! — рассердилась мама.