Метро 2035 - Дмитрий Глуховский (2015)

– Ладно…

Железная стена лениво, равнодушно поползла вверх. Стал свет. Вошли в буферный отсек: краник в стене, шланг валяется. Еще трубка.

– Буфер открой!

– Сполоснись сначала! Дерьмо всякое тащить…

– Как? Мы голые тут!

– Мойтеся, говорят!

Пришлось обхлестать и себя, и Илью Степановича, и Аню холодной водой с хлоркой. На станцию вошли вымокшие и замерзшие. Пахнуло сразу навозом, свиньями.

– Спят все. Сухой спит. Ну и наряд у тебя.

– А нам куда?

– Палатка ваша свободна, – Никицка поглядел на них, продрогших цуциков, смягчился. – Ждали вас. Погоди, тряпок дам вам обтереться. И идите, лягте. Завтра утром разберешься.

Артем хотел заспорить, но Аня взяла его за руку, потянула за собой.

Правда, решил он. Вломился ночью без химзы с улицы, еще не хватало всю станцию перебудить. Точно примут за полоумного. Ничего, особой спешки нет. Пока от Полиса сюда доползет…

– Скажи только дозорным, чтобы чужих на станцию не пускали. И сверху, – он вспомнил про сгусток. – Сверху тоже чтобы никого больше. Хорошо?

– Доверься мне, – осклабился Никицка. – Чтобы я еще ради такого хоть раз проснулся!

– Ну все. А, и этого вот товарища определить надо куда-то, – Артем вспомнил на Илью Степановича. – Отчиму все объясню с утра.

Илья Степанович остался с Никицкой, похожий на брошенного пса. Но это не Артема была беда, не он этого человека приручал и не он его бросил.

Их палатка действительно была свободна. Никто на нее не позарился? Наверняка покушались уже, но Сухой отстоял. Полезно быть начальству хотя бы и пасынком.

Зажгли фонарик, поставили лампой в пол, чтобы соседей не будить. Переоделись в сухое, что было. Друг на друга голых не смотрели. Было стыдно и неловко. Сели на матрас по-турецки.

– Выпить осталось? – шепотом спросил Артем. – У тебя было.

– Осталось. Я докупала, – шепотом ответила Аня.

– Дай?

Пили по очереди, прикладываясь к сколотому горлышку. Брага была скверная, со злым духом, со взвесью на дне – но исправная. Отвинчивала вкрученную в плечи голову, ослабляла привычную уже судорогу в спине, в руках, в душе.

– Я поняла, что без тебя не могу.

– Иди сюда.

– Правда. Я попробовала.

Артем сделал большой глоток – не влезло в горло, ожгло гортань, закашлялся.

– После нашего разговора… в Полисе. Меня папаша твой отправил на Комсомольскую. Патроны красным подарить. Чтобы бунт… Там голодающие… Восстали. И… Я к ним туда попал случайно. К красным. Мы – все. Тысяч, не знаю сколько, народу. И их – из пулеметов. Мне там… Женщина какая-то… Меня попросила сына подержать. Лет пяти-шести. Я взял его на руки. Ее убило. И я подумал тогда: нам с тобой придется этого мальчика усыновить. И через минуту его тоже.

Аня забрала у него бутылку. Глаза у нее блестели.

– У тебя руки холодные.

– У тебя губы холодные.

Пили молча, по очереди.

– Мы теперь тут будем жить?

– Я им должен рассказать всем. Сухому. Всем. Нашим. Завтра. Спокойно. Первым, пока им другие все по-своему не рассказали.

– Думаешь, они тебе поверят? Они никуда не пойдут, Артем.

– Посмотрим.

– Прости.

– Нет. Не надо. Это я… Я.

– У тебя даже язык холодный.

– Зато у меня сердце горячее. А ты вся в мурашках.

– Давай сюда свое сердце. Хочу согреться.

* * *

Проснулись поздно – и одновременно.

Наконец оделся в обычное: свитер, вытертые джинсы – вместо постылого официантского костюма. Сунул ноги в калоши. Подождал, пока Аня оденется.

Выползли из палатки – улыбаясь. Соседские тетки глядели на них с осуждением и завистью. Мужики предлагали угоститься куревом. Артем поблагодарил, взял.

– А где Сухой? – спросил он у случившейся Дашки-Шубы.

– Сюрприз тебе готовит. Ты что ж, облысел, что ли? Говорили тебе!

– Где?

– В свинарнике.

К отчиму пошли вместе.