Меч предназначения - Анджей Сапковский (1992)

– Нет, просто любопытство.

– Угу. А что до цветов, то так принято классифицировать истинных драконов. Хоть это и не совсем точно. Зеленые драконы, самые распространенные, скорее серые, как обычные ослизги. У красных фактически красноватый или кирпичный цвет. Больших драконов темно-коричневого цвета принято называть черными. Самые редкие – белые драконы, мне такой никогда не встречался. Они держатся далеко на севере. Якобы.

– Интересно. А знаешь, о каких драконах я еще слышал?

– Знаю. – Геральт отхлебнул пива. – О тех же, о которых слышал и я. О золотых. Таких нет.

– Почему ты так утверждаешь? Только потому, что никогда не видел? Белого ты тоже не видел.

– Не в том дело. За морями, в Офире и Зангвебаре, есть белые лошади в черную полоску. Их я тоже никогда не видел, но знаю, что они существуют. А вот золотой дракон – существо мифическое. Легендарное. Как, скажем, феникс. Фениксов и золотых драконов не бывает.

Вэя, поставив локти на стол, с интересом глядела на него.

– Надо думать, ты знаешь, о чем говоришь. Ты же ведьмак. – Борх набрал пива из бочки. – Однако, я думаю, у каждого мифа, у каждой легенды должны быть какие-то корни. И у этих корней что-то лежит.

– Лежит, – согласился Геральт. – Чаще всего мечта, желание, тоска. Уверенность, что нет предела возможному. А иногда – случай.

– Именно что случай. Может, когда-то и был золотой дракон, единичная, неповторимая мутация?

– Если и так, то его постигла судьба всех мутантов, – отвернулся ведьмак. – Он чересчур отличался от других, чтобы выжить.

– Ха! – произнес Три Галки. – Теперь ты противоречишь законам природы, Геральт. Мой знакомый колдун говаривал, что в природе у каждого существа есть продолжение, и оно, существо, стало быть, выдюжит тем или иным образом. Конец одного – это начало другого, нет предела возможному, во всяком случае, природе таковые не знакомы.

– Крупным оптимистом был твой знакомый колдун. Только одного он не принял во внимание: ошибки, которую совершила природа. Или те, кто с ней играл. Золотой дракон и другие подобные мутанты если и существовали, то сохраниться не могли. Ибо мешала тому сама природа, предел возможного.

– Что еще за предел?

– Мутанты, – на скулах Геральта заиграли желваки, – мутанты стерильны, Борх. Только в легендах может выжить то, что в природе выжить не может. Только легенде и мифу не ведомы пределы возможного.

Три Галки молчал. Геральт взглянул на девушек, на их вдруг посерьезневшие лица. Вэя неожиданно наклонилась к нему, охватила его шею жесткой мускулистой рукой, прикоснулась к щеке губами, влажными от пива.

– Любят они тебя, – медленно проговорил Три Галки. – Пусть меня скособочит, они тебя любят!

– Что тут странного? – грустно улыбнулся ведьмак.

– Ничего. Но это надо обмыть. Хозяин! Еще бочонок!

– Куда ты! Ну, разве что кувшин.

– Два кувшина! – рявкнул Три Галки. – Тэя, я на минуточку выйду.

Зерриканка встала, подняла с лавки саблю, окинула зал тоскливым взглядом. Хоть до того, как заметил ведьмак, несколько пар глаз хищновато разгорелись при виде пухлого кошеля, никто не решился выйти вслед за Борхом, нетвердой походкой направлявшимся к выходу во двор. Тэя пожала плечами и последовала за работодателем.

– Как тебя по-настоящему зовут? – спросил Геральт оставшуюся за столом Вэю. Девушка сверкнула белыми зубами. Рубаха у нее была расшнурована почти до пределов возможного. Ведьмак не сомневался, что это очередной вызов залу.

– Альвэаэнэрле.

– Красиво. – Ведьмак был уверен, что зерриканка сложит губки бантиком и подмигнет. И не ошибся. – Вэя?

– А?

– Почему вы ездите с Борхом? Вы, свободные воительницы? Ты можешь ответить?

– Хм…

– Что «хм»?

– Он… – Зерриканка собрала лоб в складки, пытаясь отыскать слово. – Он… самый… красивый.