Резкий переход из положения хозяина жизни, убивающего за косой взгляд или колечко с бриллиантом, в состояние голого, грязного куска мяса, с завязанными глазами, с сосновым кляпом во рту и висящего в своей собственной пыточной, сломал большую часть бандитов почти сразу. Так что желающих пообщаться было более чем достаточно. Были, конечно, двое упрямцев, дедушка – божий одуванчик и еще один, худой, жилистый и явно сильный упырь. Они продержались трое суток, а потом пришел я, злой и невыспавшийся. Я, когда невыспавшийся, всегда злой, и они продержались еще немного. Глаза им предварительно развязали и кляпы вытащили. Так вот, продержались эти два красавца ровно столько времени, сколько понадобилось «Старшине» и злобно ухмыляющемуся «Гному», чтобы вытесать два деревянных кола. Разумеется, с моими подробными, но, как всегда, глумливыми комментариями, для каких целей.

Я когда впервые увидел эту ухмылку «Гнома», моментально превращающуюся в звериный оскал, реально остолбенел, а потом «Гном» опять мило заулыбался. Улыбка у него такая открытая, к себе располагающая. Я тогда еще подумал: вот талант у человека. Чуть подучить, и готовый клоун-мим, никакой грим не нужен.

Ко всему прочему, я был одет в форму капитана НКВД, с закатанными рукавами, бурыми кровавыми брызгами на штанах и рукавах гимнастерки, с такими же смазанными следами крови на сапогах, с красными глазами и три дня небритый. А «Старшина» с «Гномом» были наряжены в форму их приятелей с такими же кровавыми следами, как у меня. Да и сразу видно, что «Гном» ни в каком месте не Иванов.

В общем, оба не просто заговорили, а запели чуть не хором и не останавливались до вечера. А в это время за сараем каталась от хохота половина отряда, потому что это они по моему заданию меня и ребят гримировали, предварительно зарезав пару куриц. Куриной кровью мне залили все руки, потом я руки помыл, а под ногтями кровавая каемка осталась, и кровавые разводы на специально плохо помытых руках остались. Рукава гимнастерки я предварительно закатал, и меня щедро окатили кровью невинно убиенной куры, которая чуть позднее пошла к нам на вечернюю трапезу. Капли крови я частично затер, а на плече оставил засохнуть.

Божий одуванчик, который трупы замученных закапывал, увидев меня, обосра… Хм. Короче, пришлось его сначала отмывать. Вторая половина отряда спала, но и они потом тоже долго ржали, а больше всех развлекался «Серж». Он сначала смотрел из сарая на этот спектакль, а потом сполз по стенке, уполз на пристань и заржал уже там. Мне потом Виталик рассказывал. Он, правда, через полчаса проржался и пришел помогать, но глаза были красные, явно плакал от смеха, гаденыш энкавэдэшный. А я отдувайся за всех! Ведь даже улыбнуться нельзя – упыри сразу замкнутся. Я честно признаюсь, если бы надо было для дела, я бы этих тварей на куски порезал. Но зачем? Если можно и так. Тем более настроение людям поднял. И вспоминать курсанты будут долго именно не свое участие в допросах, а последний эпизод. Как там небезызвестный Штирлиц говорил? Запоминается последняя фраза? Вот и у моих детей запомнится то, как они упырей развели на пустом месте, а не то, что они потом с ними сделали. Второй раз прошло значительно легче. Заодно и свои теоретические знания по анатомии на практике подтвердили, пластая полицаев у дальнего оврага, где красноармейцы были свалены.

Кстати, совершенно зря все развлекались, еще немного – и оба карателя оказались бы у меня на колу. На них обоих столько висело, что это самое маленькое, что они заслужили. И самые ценные показания я получил именно от этих двоих. Их даже пришлось слегка самогоном напоить, разведенным пополам с водой, чтобы побольше информации выдоить. Нам ведь не ценности были нужны, а именно люди, ценности пошли приятным бонусом.