Джесси ждал меня. Улыбнулся, когда увидел, как я подкладываю под попу подушку и устраиваюсь сверху, как птица на гнезде. Он поднес к губам бутылку и сделал глоток. Я тоже отпила. По языку потек сладковатый лагер с легким фруктовым ароматом и привкусом абрикосов.

– Так что привело вас сюда, благородный рыцарь, в такой час?

– Прекрасная принцесса, заточенная в замке. Огромные глаза, дерзкая улыбка, латексные перчатки…

Я хихикнула. Джесси отставил бутылку и взял меня за руку, разглядывая ладонь.

– Я принес принцессе волшебный нектар, и она прилетела вниз, учуяв его запах. Как винная бабочка.

– Жаль, что к нектару соленых орешков нет, – рассмеялась я, тоже отставляя бутылку. – Ладно, продолжай. Как думаешь, что будет дальше?

– Дальше рыцарь скажет, что он небогат, но бабушка завещала ему дом в графстве Донегал, а еще он играет за «Шемрок Роверс»[7] и у него есть письмо о приеме в Тринити-колледж.

– Вау. Очень даже неплохо, господин рыцарь.

– А что ответит принцесса? – подмигнул он. Вздох вырвался из моей груди:

– А принцесса скажет, что живет в заколдованном замке, имя которому Стигмалион. И замок не отпустит ее ни к какому рыцарю. А за каждую попытку сбежать будет мстить – оставлять на ее теле стигму. Знаешь, что такое стигма? Это ожог, клеймо, которым древние греки помечали рабов и преступников. Так и Стигмалион будет клеймить пленницу. Раз за разом, пока боль не победит. Боль всегда побеждает.

Джесси пристально посмотрел на меня, должно быть, пытаясь понять, что за бред я несу и не пора ли забрать бутылку.

Бутылку, которую я подозрительно быстро опустошила. Еще пять минут назад она была почти полной. Я подняла ее и стала рассматривать: сквозь желтое стекло просвечивало ночное небо и медь луны, – она почти пуста. Потом глянула на бутылку Джесси: та была почти полная.

– Постой… кажется, мы перепутали бутылки.

– Кажется, да.

Волна адреналина поднялась внутри и растеклась по венам. Значит, молекулы его слюны уже у меня во рту! Еще примерно тринадцать минут – и рот наполнится жжением. На коже слизистой начнут появляться пузырьки, наполненные прозрачной сукровицей. Их будет становиться все больше и больше, они начнут сливаться в большие волдыри. А волдыри быстро начнут лопаться, обнажая кровоточащие раны.

Потом я, скорее всего, начну задыхаться и потеряю сознание от боли. Очнусь уже в палате реанимации с бинтами на лице… Будет больно, очень больно…

– А что? Ты категорически против обмена микробами? – задорно улыбнулся Джесси.

И тут до меня дошло, что бояться – уже поздно. Что в реанимации уже приготовлена для меня палата. Что судьба уже бросила кости, и мне не остается ничего другого, как…

Потратить оставшиеся тринадцать минут с пользой.

Время пошло.

Я стащила перчатки, обняла Джесси за шею, придвинулась ближе.

– Я только за, – выдохнула я и прижалась губами к его.

Он удивился моей решительности, но не стал задавать вопросов, а молча принял все мои подарки. Стянул меня с подушки и усадил к себе на колени. Я начала целовать его, как умела, как подсказывала мне природа. А Джесси – целовал меня. Какое блаженство. Страх ушел. Джесси начал посасывать мою нижнюю губу, я – его верхнюю. Он закрыл глаза от наслаждения, и я погладила его лицо: кожа на ощупь такая мягкая, только щетина на подбородке слегка колется…

Теперь я была почти рада, что перепутала бутылки. Все это стоило каждого дня, что мне предстояло провести в больнице.

– Долорес, – застонал Джесси, теперь голос был совсем другой, охрипший. Его рука нырнула под мою майку и ласково сжала грудь. Я позволила ему и это. Одним ожогом больше, одним меньше – разницы нет.

– Будешь помнить меня, когда все закончится? – прошептала я, уже чувствуя едва заметное жжение на губах.

– Закончится? Ты уже собралась бежать? – возразил он.

– Я не хочу бежать, ты сам убежишь, когда узнаешь…